Нечипорчук.

— Господа. Приказано сейчас же всем собраться в столовой на беседу представителя Народно-трудового союза.

— Это что еще за «народный союз» появился? — спросил Николай

— Это организация, — как-то странно важно изрек Нечипорчук. — А организация эта ставит перед собой задачу — занять таких, как ты, перекати-поле, добрым делом, чтоб не спились окончательно... Собирайтесь!

— Ясно, — усмехнулся Иннокентий. — Выходит, не один бог печется о нашей душе.

Нечипорчук ушел, друзья переглянулись.

— Гад! — бросил Николай. — Такой и на том свете приспособится.

— Шныряет по комнатам, — проворчал Сергей. — Пересчитывает, все ли на месте.

— Боятся, что убежим?

— От себя, паря, никуда не уйдешь.

— А если домой, в Россию?

Едва Иннокентий собрался ответить, как в разговор вмешался Сергей.

— Нет, домой я не согласен. Сыт по горло...

— Мелешь, паря, — оборвал его Иннокентий.

— Мелю? Коммуну ихнюю помню, была у нас в тридцатом. Все свели на общий двор, до последней курицы. В первую же зиму и куры, и коровы передохли. Не только бабы, даже мужики ревели.

— Не знаю, — отозвался Иннокентий — Хотя могло и так быть. Вспоминаю. Часто. И нету зла у меня. По незнакомой дороге шли, через репейник, можно сказать, пробирались. Как же тут штаны не порвать? Теперь все мы умники, а отцы наши дурнее нас были? То надо понять, что доля им трудная досталась.

Сергей опустил голову: не ждал такого.

— Один ноль в пользу Кеши, — заключил Огарков

Спорили так они частенько. Каждый отстаивал какие-то свои путанные взгляды... Не хотелось им думать и не хотелось знать, что разговоры эти — без всякой пользы, что они барахтаются, как котята; их несет, как щепки в половодье, мутный, грязный поток.

Столовая была в подвале казармы, там же был и буфет: четыре секции за метровыми барьерами. Буфетчицы негромко переговаривались между собой по-русски, вплетая украинские и немецкие слова. Вон та, высокая, крепкая бабища — здесь старшая. Ее называли не по-русски — Софи, называли с почтением, многие с заискиванием.

В конце зала устроены подмостки. В пасху, троицу, рождество с этих подмостков раздаются старинные русские и украинские песни. А кое-где выступают танцовщицы, их привозят из Регенсбурга, или даже из Мюнхена.

На этот раз, как видно, не будет ни доморощенного хора, ни танцовщиц. На подмостках составлены в длинный ряд три стола, накрытые голубым сукном.

Иннокентий и его приятели чуточку опоздали, но все-таки без большого труда нашли себе место недалеко от сцены.

За голубым сукном сидели комендант лагеря Милославский, его секретарь Нечипорчук, представитель американской администрации — массивный, выхоленный блондин с прилизанными волосами, а также наиболее почетные «господа» из числа перемещенных лиц.

На самом краю подмостков стоял чернявый человечек с проборчиком вдоль вытянувшейся клином головы. Он о чем-то рассказывал, размахивая руками, петухом вышагивая по сцене.

— Смотрите, — усмехнулся Иннокентий, — ну прямо петрушка: прыгает, лопочет, а разобрать ничего невозможно.

Но вот в зале вроде поутихло, Иннокентий вслушался.

— Господа, мы переживаем тяжелое время, — выкрикивал человечек. — Наша святая Русь томится под игом большевистских комиссаров. Яркое солнце в России снова померкло. Что мы должны делать в теперешних условиях? Сидеть сложа руки и ждать, когда нас причалит к обетованному берегу? Или самим искать путь к свободе, к счастью? Наши великие друзья, — он поклонился американцу и осклабился, — готовы прийти к нам на помощь. Но освобождение родины, господа, это все же наше с вами дело. Консолидация сил российской эмиграции — вот главная цель, которую ставит перед собой наша организация. Что означает НТС? Это значит Народно-трудовой союз. Его правление в Мюнхене, но НТС — это чисто российская, самостоятельная организация, которая в своей деятельности руководствуется только интересами отечества. — Он опять поклонился американцу. — Эта наша организация пользуется исключительно большим авторитетом. Наша литература пробивается даже в Россию.

Докладчик вдруг громко высморкался в платок и выпалил скороговоркой:

— Заканчивая, я обращаюсь к вам, господа, с призывом: кто не хочет прозябать без пользы, вступайте в Народно-трудовой союз.

В разных концах зала раздались жидкие хлопки, шум, несвязные выкрики. Комендант застучал карандашом по столу, призывая к порядку и тишине. Под шумок Иннокентий сходил в буфет, на их столе появились бутылка крепкого пива, бутерброды с колбасой.

Комендант все стучал карандашом, а в зале громче звенели стаканы. Милославский предоставил слово американцу.

— Господа, «Американский комитет освобождения порабощенных народов Восточной Европы» полностью одобряет и поддерживает цели Народно-трудового союза, так блистательно изложенные представителем этой организации, господином Гаремским...

Американец долго толковал о «трудной миссии освобождения человечества», о защите свободы, а зал жил своими заботами, шумел, бутылки наклонялись все чаще.

— Кеша, — пьяно заговорил Николай — ты, брат, прости, виноват я... Нет меня в живых на земле, понимаешь, нет для всех, которые дома. Отрезанный ломоть... А ты рану разбередил: домой, вишь, съездил во сне...

— Ты, паря, это брось. Я не в обиде... Не во сне бы съездить, а взаправду.

— Охота?

— Бывает.

— И у меня такие мысли случаются... Эх, оставим это.

Сергей затянул чистым и звонким баритоном любимую песню друга:

— Может, уйдем отсюда? — вдруг предложил Николай.

— Куда?

— Хоть к бесу. Тошно, понимаешь.

Прожит еще один день. Воскресенье, парни еще спят...

Лесопильный завод, на котором работали Иннокентий Каргапольцев и его товарищи, стоял на берегу. Отсюда лесоматериалы отправляются во многие города Западной Германии, и, прежде всего, в Мюнхен и Нюренберг, для нужд судостроительной, угольной и мебельной промышленности.

Рано утром, когда пилы еще не визжат, а транспортеры не грохочут, окрестности завода похожи на дачные места. А если прийти совсем-совсем рано, то можно услышать соловья и разноголосый птичий хор. На берегу речки можно посидеть с удочкой, поймать судака, форель или окуня. Под соснами и елями — совсем как на русской земле — грибы.

В семь часов утра окрестности завода наполняются скрежетом и грохотом, визгом и громыханием, лязгом. Вся окружающая природа сразу