дороги, не обращала внимания даже на близкие разрывы снарядов. Только бы добраться до кровати, только бы заснуть. . .

Через год пришло известие, что отец тяжело ранен. Девять месяцев пролежал он в госпитале, на фронт его обратно не взяли, ездить на поездах он тоже пока не мог. Чтобы прокормить семью, Надя меняла на базаре вещи, рыла мороженую картошку. Солдаты при виде маленькой, худенькой, большеглазой девочки развязывали свои мешки, угощали кониной. Одно очень огорчало Надю: ее никуда не принимали на работу. Сильно похудевшая, она выглядела значительно моложе своих тринадцати лет. А многие ребята из их класса уже работали и помогали своим семьям.

Но, несмотря на трудности, Надя не унывала. Она осталась все такой же: немножко легкомысленной, озорной девчонкой, смекалистой и удивлявшей взрослых трезвостью своих суждений.

Время шло, фронт отодвигался все дальше, и жизнь брала свое. Ни повседневная тяжелая работа, ни страшная усталость, ни горести и заботы не сломили Надю. Ее одолевала жажда деятельности. Не проходило дня, чтобы Надя не придумала в школе какую-нибудь новую затею.

Как-то, оставшись после уроков, Надя решила самостоятельно провести серию химических опытов. Для этого она заранее припасла необходимые препараты, в течение нескольких дней выпрашивая их у педагога, а то и попросту "заимствуя" в химическом кабинете.

... Внимание случайных прохожих привлекли странные вспышки и глухие взрывы, доносящиеся из здания школы; потом из окна повалил зеленоватый едкий дым. Когда люди вбежали в класс, то увидели маленькую фигурку испуганной девочки, которая тщетно пыталась остановить какие-то сложные химические реакции, происходящие в обыкновенных поллитровых банках. На следующий день школа не работала...

Но вскоре девочка оставила свои проделки: в душе ее зрело твердое и непоколебимое решение. Вместе с заявлением о приеме в комсомол она подала в райком просьбу направить ее на фронт. В своем прошении Надя серьезно обосновала, почему ее место именно на фронте. Она имела на это полное право: отец вернулся с войны инвалидом, брат воюет, а сама она прекрасно изучила противогаз. В конце Надя приписала, что ее маленький рост тоже может пригодиться в особо сложных операциях на передовой. Кроме того, она согласна действовать в тылу врага.

Через несколько дней Надю вызвали в райком. С ней беседовали очень долго и очень серьезно; никто и не думал отговаривать девочку от принятого решения. Надя вышла оттуда взволнованная. Когда, придя домой, она увидела усталую, измученную мать, прикорнувшую после смены на диване, ей стало немного стыдно. Но утром в школе Надя вновь чувствовала себя настоящей героиней: еще ни один мальчишка из класса не пробрался на фронт, а она получает вполне официальное направление от райкома. Но дни проходили, а повестки все не было. Однажды в школу приехал секретарь райкома. Он о чем-то долго совещался в кабинете директора, а затем туда вызвали и Румянцеву. "Вот оно, начинается..." - с волнением подумала она, переступая порог кабинета. Навстречу шагнул секретарь, он протянул ей, как взрослой, руку и поздравил с вступлением в комсомол. И еще добавил:

- Райком рекомендует вас, Румянцева, в комсорги школы...

С этого дня Надя стала активной общественницей. Но одно плохо - она не умела распределять поручения, ей все хотелось сделать самой. И она делала. Собственно, с этого времени и началась ее карьера актрисы. В те трудные годы школьники ездили по госпиталям с концертами, показывали сцены из спектаклей, читали стихи. Надя пела, плясала, декламировала, выступала с гимнастическими этюдами и завершала все акробатические пирамиды. Словом, не было жанра, про который она могла бы сказать: не умею!

Думала ли в то время Надя, что будет когда-нибудь актрисой? По всей вероятности, нет. Это было настолько несбыточно, настолько нереально! Актеры казались ей людьми другой планеты, ничего общего не имеющими с теми, кто ее окружал.

Наступила последняя школьная весна. Еще не сошел снег, еще сады были полны сугробов, а каждое воскресенье из электричек вываливались толпы дачников, устремлявшихся на свои участки. Скинув городские пальто и куртки, облачившись в старые, засаленные ватники, они часами что-то приколачивали, пилили, копали, расчищали. Изредка они разгибали натруженные спины и, разомлевшие на горячем мартовском солнце, опьяненные весенним морозноватым воздухом, стояли, опершись на лопаты, глядя вокруг таким удивленным взглядом, словно впервые увидели и старый дом с заколоченными окнами, и покосившуюся садовую скамейку, и отсыревшую за зиму дачную мебель.

Мать сердилась. Надя почти не бывала дома. Когда ее спрашивали, где она пропадает, Надя отмалчивалась, шутила. Не могла же она признаться, что "помогает" приходу весны. Вооружившись палкой, она убегала за деревню и там, скрытая от посторонних взглядов, нетерпеливо оглядывала свои владения. Каждый день приносил что-нибудь новое: снег подтаивал, чернел, становился ноздреватым, хрупким, как кусок сахара, опущенный в чашку чая. Гремели ручьи. Надя помогала им, она ломала палкой лед, сбивала сосульки, прыгала через мутные широко разлившиеся потоки и вдыхала прозрачный колючий воздух. А на душе было смутно и тревожно. Надо было срочно решать, куда поступать после окончания школы. Кем быть? - вечный вопрос. Надя чувствовала всю ответственность своего решения: школа

надеялась на выпускников - ведь их осталось всего десять. Десять человек, которые смогли доучиться, закончить десятилетку. Нет, она не имеет права провалиться, не поступить в институт.

Надя прибегала домой после захода солнца. Продрогшая, уже успевшая загореть, с выбившимися из-под платка волосами, она проглатывала обжигающий чай и садилась за уроки.

А ночью снова одолевали сомнения. Как признаться, что хочешь поступить в театральный институт? Что в этом странного? Ничего особенного, институт как институт, в сотый раз уговаривала себя Надя. Почему никого не удивит, если сказать, что ты собираешься быть врачом, педагогом, инженером, а вот говорить о театре - неудобно? Надя засыпала поздно, дав себе слово утром объявить о своем решении. Но утром всегда было некогда: ведь разговор-то предстоял серьезный. А вечером снова не хватало духу.

Но вот в школу прислали маленькие книжечки, из которых можно было узнать условия приема во все институты Москвы. Надя легкомысленно загадала, что пойдет в тот институт, куда меньше всего надо сдавать экзаменов: это ее судьба.

Оказалось, в театральный институт. Решение было принято, но оно осталось ее тайной. Объявив всем, что поступает в институт иностранных