укором: "Лишь я один должен о родимой земле думать. А для тебя родное дитятко, пусть и немудрящее, дороже всего. Был бы Ростислав в Тмутаракани - сохранялось бы спокойствие по всей южной границе. А с Глебом кто считаться будет? Сегодня он говорит одно, завтра - другое. Довести до дела свой замысел не может, во всём на ближних полагается. Твёрдой воли не имеет, оттого и решение его - ещё не решение, и слово его - не княжеское слово. Гнётся и клонится он между ближними, выжидая, что нашепчут, в какую сторону потянут. Разве сам ты, Святославе, не видишь того? Разве не ведаешь, что сын твой для Тмутаракани не годится? Да ещё в такую тяжкую годину..."

Меряет князь тяжёлыми шагами светлицу, то подходит к карте, то отходит, обозревая её издали, думает...

- Дозволь к тебе, княже, - слышится из-за двери.

- Входи, воеводо, - отвечает Ярославич, задёргивает карту пологом, набрасывает на плечи плащ-корзно из греческого пурпура, обшитый золотым галуном и кружевом, и садится в удобное кресло с подлокотниками и подушками.

В светлицу поспешно вошёл грузный воевода Коснячко. За ним трусцой вбежал купец и плюхнулся в ноги князю.

- Заступись, господине, за своих слуг, - запричитал он. - Разор терпим от Всеслава. Его воины нападают на лодьи^[11] и убивают людей. Заступись, господине. Прикрой своей милостью!

На кротком продолговатом лице князя гневно сдвинулись густые брови.

- Купецкий сын правду сказывает, - поспешил вступиться Коснячко.

- Полоцкие воины дорогу к Новгороду пресекли, - продолжал плакаться купец.

Изяслав вскочил, выпрямился во весь немалый рост, так что полы плаща взлетели красными крыльями. Сверкнули тёмно-серые глаза. Полные губы то сжимались, то приоткрывались, будто он не решался высказать княжью волю. А решение было не из лёгких. Не однажды вставал скорый на брань Всеслав, правнук Рогнеды, на великом водном пути "из варяг в греки" и нападал на суда. Он считал свой род обиженным. Ведь его дед, а не Ярослав Мудрый был старшим сыном князя Владимира и по закону должен был наследовать престол в Киеве. Доносили Изяславу Ярославичу о происках Всеслава, предостерегали. Да и то сказать: особливо опасен Всеслав, "в кровавой сорочке рождённый", в смутное время. Так и ждёт, чтобы ослаб киевский князь или отвлёкся. Не уговорить его, не образумить по-доброму. Остаётся - на меч взять. Но Изяслав помнил завет отца, Ярослава, не начинать распри. Выход пока один: сдерживать гордость и гнев, не дать им расплескаться. А это очень тяжко, если сила есть, если полки ждут твоего слова, чтобы расправиться с безумцем, если жалобы на него идут со всех сторон.

Но киевский князь должен помнить и о других, более грозных врагах, должен подавить свою гордость. А не то - ослабнет его земля, станут топтать её половецкие кони...

- Ступай! - указал купцу на дверь.

Купец, кланяясь, покинул светлицу. Князь снова опустился в кресло, исподлобья глянул на воеводу, и тот поспешно заговорил:

- Доколе молчать будем? Терпение кончается.

- А что делать? - тихо спросил князь.

- Идти на Всеслава, - твёрдо ответил Коснячко.

- Нет! Всеслав - мой племянник. Разве не ведаешь: война - что искра в угольях. Плесни водой - погаснет, брось ветвь - вспыхнет, и не потушишь.

- А где взять воды? Или отдашь свой стол в Киеве?

Изяслав ничего не отвечал. Да и что он мог сказать?

Его дед, Владимир Святой^[12], Владимир Красное Солнышко, раздвинул пределы княжества, размахнулся широко... Союзничал и соперничал с Византией, перенимал её веру, дал отпор её царям. Он сбросил разных и многих идолов на Руси и провозгласил единого Господа. И как един Бог на небе, так и Владимир стал наимогутнейшим князем на Руси. Неумолимой рукой он посадил в уделы вместо строптивых князьков своих сыновей и бояр.

Отец Изяслава, Ярослав Мудрый, ещё больше расширил и укрепил державу, дал ей единый закон - "Русскую правду".

Под защитой его меча расцветали города, шла бойкая торговля на великих голубых дорогах-реках.

Но пока города были слабы, они нуждались в защите, в помощи Киева, и покорно платили ему дань. Когда же выросли, захотели самостоятельности...

А у границ Руси затаилась огромная, как море, степь. И в ней появились новые враги - неисчислимые половцы. Степь непонятная, с иным укладом, иными законами, в вечном непостоянстве своих кочевий. Труднопобедимая из-за множества диких воинов, могучая неуловимой быстротой передвижения, выносливостью всадников и коней.

Эта степь изготовилась для прыжка. Единственное спасение от неё хранить единство.

Воевода уловил настроение князя. Поспешил сказать:

- А и то да будет тебе известно, княже. Убийцы подосланы Всеславом. Ему нужна твоя голова.

- Нет... - почти простонал Ярославич.

- Дознано доподлинно. Тайно он посылает своих слуг в Киев. Головники, что убить тебя хотели на охоте, - его люди...

И привиделось Изяславу горе лютое. Нет его. Осиротел народ. Смерды бродят неприкаянными, церкви пусты. Святослав и Всеволод идут отомстить за брата. Война.

А здесь, в Ярославовом терему, в этом вот золочёном кресле сидит Всеслав Брячиславич, и властвует, и роскошествует, и ублажает телеса свои.

Это видение было самым горьким для князя. Он подошёл к Коснячко, выкрикнул:

- Что умыслил, воеводо?

А воевода глаза отвёл, молвил уклончиво:

- С Всеславом бороться - силу иметь надо, войско наготове держать. А где взять полки? На усмирение касогов придётся немалую дружину посылать. Святослав своих воинов не даёт, говорит - Глеб и сам управится. Глебу в Тмутаракани не удержаться. Гляди, ещё данники наши лютыми врагами станут, опустошителями. А если с Византией в тайный союз вступят, и вовсе худо будет...

И снова вспомнил князь Ростислава - такой, только такой правитель нужен на границе.

Коснячко словно бы подслушал эти мысли. Проговорил:

- Ростислав убоялся не Святослава, а твоего гнева. Если бы ты, великий, послал своё благословение отважному, он бы вернулся в Тмутаракань.

Изяслав ударил десницей по подлокотнику:

- Куда толкаешь меня, воеводо?

Коснячко не испугался. Уже давно перестал он бояться княжеского гнева. С той поры, как разуверился в княжеской твёрдости. Больше всего сейчас не хотел он посылать в Тмутаракань дружины, которые могли пригодиться против Всеслава. Ведь если придёт полоцкий князь, уж кому-кому, а Коснячко несдобровать.

- Я ведь и не говорил, чтобы ты, княже, понукал Ростислава. Лишь благословение твоё ему надобно. И тогда Таврида не страшна, горцы данниками