люди. Шум шагов и голосов едва не заглушает морские шумы. Носильщики тащат тюки. Девчонки с корзинами звонко предлагают купить медовые пирожки и фиги. Нищие протягивают ладони за милостыней. Стеснился кружок вокруг юных флейтистки и певицы. Вереница гружёных ослов уходит в толпу, раздвигая её, разбивая на рукава. Хармиана решительно и крепко ухватывает царевну за ручку, хмурится лицо воспитательницы... Для детских глаз Клеопатры-Маргариты все равны, однако Хармиана с досадой поглядывает на одиноких, ярко наряженных женщин, шныряющих в толпе. Прежние Птолемеи запрещали продажным женщинам промышлять в порту и на улицах. Но молодая царица Вероника поистине исповедует вседозволенность!

Хармиана тянет царевну в сторону.

   — Посмотри, какой корабль!..

Множество весел мерно опускается и подымается. Корабль, словно странное живое существо, движется вперёд, в морские волны... Здесь, в Александрии, спущен на воду самый большой во всей Ойкумене корабль. Знаменитый корабль Птолемея IV, достигавший 122 метров в длину и 15 метров в ширину. Каждое весло достигало в длину семнадцати метров, четыре тысячи гребцов двигали эти весла. Торговый корабль из Египта — прекрасное зрелище для эллинистического интеллектуала, для Лукиана^[3], к примеру. И вот уже пишется диалог «Корабль, или Пожелания»:

«Бродя без дела узнал я, что приплыл огромный корабль, необычайный по размерам, один из тех, что доставляют из Египта в Италию хлеб... Мы остановились и долго смотрели на мачту, считая, сколько полос кожи пошло на изготовление парусов, и дивились мореходу, взбиравшемуся по канатам и свободно перебегавшему затем по рее, ухватившись за снасти... что за корабль! Сто двадцать локтей в длину... в ширину свыше четверти этого, а от палубы до днища — там, где трюм наиболее глубок, — двадцать девять локтей... Как спокойно вознеслась полукругом корма... На противоположном конце соответственно возвысилась, протянувшись вперёд, носовая часть... Да и красота прочего снаряжения: окраска, верхний парус, сверкающий, как пламя, а кроме того, якоря, кабестаны и брашпили, и каюты на корме — всё это мне кажется достойным удивления. А множество корабельщиков можно сравнить с целым лагерем. Говорят, что корабль везёт столько хлеба, что хватило бы на год для прокормления всего населения Аттики. И всю эту громаду благополучно доставил к нам кормчий, который при помощи тонкого правила поворачивает огромные рулевые весла. Удивительно его искусство, и, по словам плывущих с ним, в морских делах он мудрее самого Протея^[4]...»

Столько людей живёт в Александрии! А сколько среди них рулевых — кибернетов, маневровых, которые должны стоять на носу корабля, штурманов, гребцов... Среди этих последних много свободных бедняков — заработок тяжёлый, но не такой малый. Но всё же грести на корабле — очень уж тяжкий труд, оттого много среди гребцов и рабов. Корабельное дело — опасное дело: бури, подводные скалы, а то пираты... Говорит александрийский купец словами своего далёкого потомка-поэта:

Я продал партию гнилого ячменя

втридорога. Да, Рим в торговом деле

неоценим. Закончили в апреле –

и вот отчалили, не упустив ни дня.

А море, кажется, сердито на меня.

Всё небо тучи тёмные одели.

Но что мне эти волны, ветры, мели?

Ракушки в лужице и детская возня.

Не смять меня стихиям непокорным,

не запугать крушеньями и штормом.

К александрийским улицам просторным

прибуду цел... Ай! Кто дырявит бочке дно?

Не трогай, негодяй, самосское вино!

На суше бодрость нам вернуть оно должно... ^[5]

Александрийская пристань — берега, одетые камнем... Александрия... Великий порт, бухта Доброго причала, Фаросский маяк — огромное око Александрии, озаряющее морские пути... Но не сам собою горит свет, маячная служба не прекращает трудов своих...

Маленькая царевна не боится шумного порта, но Хармиана крепко сжала детскую ручку, не отпустит ни за что! Боится случайностей страшных... И Маргарита тихая не дёргает воспитательницу за руку, молча глядит по сторонам... Жизнь кипучая... Верблюды, лошади, ослы ходят под седлом и под вьюками. Повозки медленно движутся — двухколёсные на больших колёсах, четырёхколёсные, запряжённые волами... Здесь берега Средиземного моря, здесь не увидишь круглых малых лодок, плетёных из прутьев, лодок, на которых плавают по Нилу, от одной деревни к другой, и не дальше...

Александрия... Поэт Гипербореи славит тебя:

...как тамбурин Кибелы великой,

подобный дальнему грому и голубей воркованью,

звучит мне имя твоё

трижды мудрое:

Александрия!

Как звук трубы перед боем,

клёкот орлов над бездной,

шум крыльев летящей Ники,

звучит мне имя твоё

трижды великое:

Александрия!

Когда мне говорят: «Александрия»,

я вижу белые стены дома,

небольшой сад с грядкой левкоев,

бледное солнце осеннего вечера

и слышу звуки далёких флейт...

Вечерний сумрак над тёплым морем,

огни маяков на потемневшем небе,

запах вербены при конце пира,

свежее утро после долгих бдений,

прогулка в аллеях весеннего сада,

крики и смех купающихся женщин,

священные павлины у храма Юноны,

продавцы фиалок, гранат и лимонов,

воркуют голуби, светит солнце,

когда увижу тебя, родимый город!.. ^[6]

Александрия... Отдельный, будто отделённый от Египта город... Что мы знаем об этом городе? Всё и ничего. Прекрасная библиотека, созвездие учёных и поэтов. Египет — житница эллинистической Европы. Но рядом поставим иероглифическую надпись с острова Фила, говорящую о восстании в Верхнем Египте в 186 году до нашей эры. В Александрии менее всего оставалось египтян, местных жителей; более всего населяли Александрию греки, сирийцы, иудеи... Внеегипетские владения Птолемеев платили Александрии дань хлебом — Лесбос, Фракия, области Малой Азии... Обширны земли Египта. Цари Птолемеи Лагиды владеют Киренакикой, Южной Сирией, Кипром, островами Эгейского моря... И сейчас едва ли не всеми владениями Лагидов правит восемнадцатилетняя девушка — Вероника IV...

Что бы там ни было, а Египет принял царей Лагидов, потомков Птолемея Лага, полководца Александра Великого... Сын Галлии^[7]