— Продолжайте.
— Представьте, Ваша Светлость: он просыпается в полночь, смотрит в окно — солнце в зените. Его превосходительство снова задремал, проснулся через десять минут — уже рассвет. Или он просыпается на рассвете, видит в окно заходящее солнце, и тюремщики вносят ужин. Скоро Станислас снова засыпает под воздействием умеренных доз раствора опиума — просыпается и снова видит закат солнца. Через неделю он спросил, сколько месяцев он сидит в тюрьме. Разумеется, ему никто не ответил.
— Неплохо, неплохо, — сказал Герцог.
Полковник Хайрэкс поклонился и продолжал:
— Однажды в июле Его превосходительство проснулся и увидел в окно голые деревья, покрытые снегом. Иногда завтрак, обед и ужин ему приносили каждые несколько минут. Иногда, проснувшись после нескольких часов беспокойного сна, ваш племянник видел, что наступила осень, хотя он заснул в разгар зимы.
Порой заключенные становятся чрезвычайно наблюдательными. Я это предусмотрел: тюремщики и слуги становились старше, их одежда изнашивалась. Старший тюремщик всегда приходил с двумя громадными собаками. Сначала с волкодавами, которых я все время подменял. Собаки старели. Потом появился новый старый тюремщик — он ходил с двумя мастифами. Они тоже старели — мои люди их подменяли.
Разумеется, я никогда не входил в комнату Его превосходительства. Мои люди постоянно держали меня в курсе дела. Ваша Светлость, через несколько недель ваш племянник поверил, что сидит в тюрьме бесчисленное количество лет. Мне кажется, Ваша Светлость, вам стало не по себе?
— Да, — ответил Герцог, — это ужасно. Минута становится вечностью. По-моему, я понял ваш план, Хайрэкс. Продолжайте.
— Комната постоянно освещалась слабым светом скрытых ламп, система труб, по которым подавался горячий воздух, поддерживала температуру 74 градуса по Фаренгейту. Пока Его превосходительство спал, его одежду подменяли более изношенной. Я приказал чуть-чуть увеличивать ее размеры: пусть Станислас думает, что он худеет и высыхает в заключении.
— Очень умно! — вскричал Герцог и вздрогнул.— Я думаю, будь у меня выбор, я бы выбрал испанский сапог, тиски для больших пальцев или дыбу. Продолжайте.
— Но, Ваша Светлость, ни о каком выборе не может быть и речи. Эффективность моего метода зависит от неведения испытуемого. Ваша Светлость, мой рассказ не кажется вам путаным?
— Я понял: мой племянник думал о вечности, хотя прошло всего несколько часов,— сказал Герцог.
-- Именно,— ответил Хайрэкс.— Я разработал план, который представлю Вашей Светлости в письменном виде. Можно сделать так, что четыре минуты покажутся заключенному двумя днями. Я спешу заверить Вашу Светлость, что никто не посмел и пальцем дотронуться до вашего племянника Станисласа. Его стол был сервирован столь же обильно и изысканно, как и стол Вашей Светлости. Но осенние деликатесы ему давали весной, зимние — летом и наоборот. Иногда мои люди совершали неизбежные мелкие промахи, но для вашего племянника полчаса означали месяц жизни. Между завтраком и обедом Вашей Светлости для Станисласа проходил год.
— Ну что ж, — сказал Герцог, — это будет хорошим уроком наглому щенку. Устраивать заговор против своего бедного дяди, который в нем души не чает. Но... к делу. Что заставило Станисласа предать своих друзей? Они, конечно, мои враги, но он для меня еще хуже их.
— Но Его превосходительство не предавал своих друзей, Ваша Светлость, — заметил полковник Хайрэкс.
— Черт возьми, что вы хотите этим сказать? — проревел Герцог.
— Я хочу сказать, что он предал своих друзей несознательно.
— Да? Если вы посмели пичкать его вашими жуткими наркотиками... — угрожающе начал Герцог.
— Ни в коем случае, Ваша Светлость. Мои люди применяли наркотики в малых дозах первые три недели. Время, Время — этим я ошеломил Его превосходительство. Человек познает Время через созерцание меняющегося вокруг него мира. Люди и мода приходят и уходят. Как-то по моему приказу тюремщик, выходя из комнаты вашего племянника, якобы случайно уронил газету. Она была датирована годом, который наступит через пятнадцать лет. Я приказал напечатать эту газету в одном экземпляре и уничтожить набор. Там было много сообщений о людях и событиях, о которых Его превосходительство не имел ни малейшего представления.
— Проклятье! Какой тонкий ход! — воскликнул Герцог. — И мой бедный... и этот бедняга, якобы сын моего брата, даже не мог найти утешения в разговорах с другими заговорщиками. Он написал что-нибудь?
— Только стихи, Ваша Светлость.
— Обо мне?
— Нет, Ваша Светлость, о червях. Я вижу, Ваша Светлость, вы торопитесь поохотиться на вепря — я заканчиваю свой рассказ. Ваш племянник провел в комнате сорок дней, когда открылась дверь и вошел молодой офицер в странной серой форме с желтым кантом. Вместе с ним вошел офицер постарше в такой же форме, но в доломане, отороченном мехом. Он упал на колени и восславил вашего племянника, назвав его мучеником, спасителем и вождем. Он сказал, что Герцог умер, и Станислас должен сесть на ваш трон. Герцог рассмеялся:
— Ха-ха! И наверно, мой племянник подпрыгнул от радости?
— Нет, Ваша Светлость. Простите меня, я процитирую его слова. Он сказал: «Когда-то старый негодяй пощадил меня». И добавил: «Все мои друзья, наверно, или умерли, или, что хуже, превратились в стариков».
— Ага! — воскликнул Герцог.— Наконец-то вы подходите к самому главному!
— Вы правы, Ваша Светлость. Офицер в доломане сказал: «Если вы, ваше превосходительство, перечислите тех друзей, которые вас интересуют, я расскажу о них все». После чего ваш племянник назвал сорок фамилий. Имею честь передать список в руки Вашей Светлости.
— Хайрэкс,— сказал Герцог,— вы дьявольски умный человек. А как дела моего племянника?
— Я слышал разговор через потайное отверстие и сначала не видел Его превосходительства. Я ужаснулся, увидев его. Еще несколько недель назад это был здоровый молодой человек двадцати четырех лет. Теперь передо мной стоял дряхлый, слабый шестидесятилетний мужчина.
Герцог молчал. Полковник Хайрэкс показал на лист бумаги со списком заговорщиков и спросил:
— Ваша Светлость прикажет их