(М.Кацнельсон. "Танк Т-70", из передовицы газеты 1-й гв. армии, номер от 22 сентября 1942 г.)

17 сентября 1942 г. 12-я танковая бригада. Балка Сухой Каркагон.

День 17 сентября для командира танка сержанта Евгения Винарского выдался длинным, нудным и исключительно суматошным. Заправка боевой машины горючим, устранение мелких неполадок, отработка десантных действий с приданными роте легких танков пехотинцами — дела, конечно, нужные. Да только смотреть, как бойцы в выцветшем х/б в очередной раз неуклюже вскарабкиваются на родной Т-70, пачкая грязными сапогами свежеокрашенную броню, было выше его сил. А умение лихо спрыгивать на ходу для пехтуры вообще оказалось задачей непосильной. Им даже удержаться на броне было трудно, и при резкой остановке горе-десантники могли только судорожно цепляться за поручни и выступы и, путаясь в снаряжении, неловко сползать на грешную землю. Немолодой сержант, командир приданного отделения автоматчиков, только разводил руками и даже не пытался оправдываться в ответ на ругань танкиста.

Часам к пяти этот кошмар наконец-то закончился, но только для того, чтобы смениться новым. Появившийся ротный дал указание привести машину в божеский вид, и Евгений на пару с мехводом Серафимом Барабашем еще полчаса оттирали броню от грязи и пыли.

Вместо ужина под обрывистым склоном сухой балки состоялся митинг батальона, на котором комбат зачитал приказ командарма о завтрашнем наступлении. Выступивший после политрук толкнул речь о необходимости всеми силами бить врага, о готовности прийти на помощь осажденному Сталинграду и под конец громко провозгласил клятву верности социалистической Родине. После троекратного "Клянемся!" танкисты разошлись по машинам.

Ужина бойцы так и не дождались. Вместо этого Винарскому пришлось отстоять небольшую очередь за сухпайком и уже в сумерках вернуться к своему застывшему в укрытии танку. Там он обнаружил глухо матерящегося Барабаша перед грудой снарядных ящиков.

— Вот уроды, — бурчал Серафим, тоскливо взирая на нераспакованные боеприпасы. — Просил же помочь. Ну хоть бы на броню закинули. А то, приехали, сбросили все и нафиг. Слова даже не сказали, крысы тыловые.

— Ты не ругайся, лучше грузить давай потихоньку, — тяжело вздохнув, приказал сержант.

— Не, командир, я сейчас не могу, мне ж еще масло сменить надо, — мехвод замахал руками и, нырнув под танк, принялся что-то откручивать, подсвечивая себе тусклым фонариком.

— Злой ты, Макарыч, и ленивый, — констатировал командир и уселся на сложенную брезентовую кошму, валяющуюся возле левой гусеницы. — Расстрелять тебя что ли? Перед строем из пушки, в назидание… А, ладно, после боя расстреляю.

— Пятнадцать минут, командир, — бодро ответствовал Барабаш и активно зазвенел ключами.

Таскать снаряды в одиночку сержанту как-то не улыбалось, и потому он решил немного пофилонить, привалившись к переднему катку в ожидании, пока хитроватый механик не закончит свои дела.

— Товарищ сержант, разрешите обратиться, — громкий ломающийся голос прервал блаженную дрему танкиста.

Винарский открыл глаза и лениво посмотрел на стоящего перед ним молодого солдатика в мешковатой гимнастерке и сползшей на лоб каске. На плече у бойца висела трехлинейка с примкнутым штыком.

— Ты кто? — вяло поинтересовался сержант у вытянувшегося красноармейца.

— Красноармеец Кацнельсон, — бодро отрапортовал последний. — Был послан к вам редактором армейской газеты.

— Хм, послан, говоришь? — Евгений еще раз осмотрел бойца и крикнул мехводу. — Слышь, Макарыч, глянь, какого орла к нам прислали.

Барабаш что-то пробубнил в ответ, но из-под танка не вылез. Сержант встал, отряхнулся и обратился к новоприбывшему:

— Ну и зачем ты нам такой красивый нужен?

— Да я это… ну я посмотреть должен… ну… как воюют танкисты, — запинаясь и путаясь в словах ответил боец. — Ну и там, заметку какую написать в газету нашу.

— Ладно, красноармеец Кацнельсон. Скидавай все лишнее. Боекомплект мы с тобой сейчас грузить будем. Посмотришь для начала, как танкисты к бою готовятся. Звать-то тебя как, чудо?

— Марк меня зовут, — сказал красноармеец, снимая с себя каску и вещмешок. — Кацнельсон Марк… Аронович.

— О как. Марк Аронович. Марик, значит. Ну а меня можешь звать просто — дядя Женя. Ноги под танком видишь? Так вот, это ноги нашего механика-водителя. Обращайся к нему вежливо. Товарищ Барабаш, ну или Серафим Макарович. Он у нас дядька сердитый, может и ключом по голове треснуть, если чего не понравится. Понял?

Боец кивнул, пытаясь пристроить возле гусеницы снятую с плеча винтовку.

— Ты оружие-то на землю не бросай. Вон туда лучше прислони, к стеночке, — одернул Кацнельсона танкист. — Затопчем винтовку твою, сам потом отчищать будешь… Ну, вперед, Марик. Я наверху, а ты мне снизу подавай… Да не бросай ты их так, не картошка же…

Через десять минут к Винарскому и Кацнельсону присоединился Барабаш, и погрузка пошла веселей. Сержант смотрел из башни на пыхтящего и обливающегося потом Марика и размышлял, что же ему делать с неожиданным пополнением. Бывший студент старательно оттирал заводскую смазку с унитаров и передавал их Винарскому, а Макарыч, сердито ворча, снаряжал пулеметные диски. Эту муторную работу сержант с нескрываемым удовольствием поручил мехводу в награду "за бессмысленное препирательство и злостное игнорирование приказов командира". Наконец, последний снаряд и последний диск для ДТ были загружены в боевое отделение, и бойцы, переводя дух, уселись на опустевшие ящики.

— Пожрать-то у тебя есть чего, а, Марик?

— Конечно, товарищ сержант, — засуетился Кацнельсон, вытаскивая из вещмешка незатейливую снедь.

— О! Картоха. И консервы есть. Молодец, парень, — похвалил бойца Барабаш, вскрывая ножом переданную ему консервную банку. — Жить можно. Родом-то ты откуда?

— Из Москвы я, Серафим Макарович. Студентом был в институте строительном. Нас в прошлом году в Новосибирск эвакуировали.

— Так ты, значит, москвич. Или сибиряк уже?

— Да нет, я ж оттуда на фронт попросился. Вот меня сюда и прислали. Корреспондентом-стажером. Сказали, раз студент, значит, грамотный. А я ведь фашистов бить хочу, не могу я в тылу сидеть. — Марик с надеждой посмотрел на сержанта. — Товарищ сержант, а можно мне с вами завтра?

— С нами, говоришь? Нет у нас в танке места, парень, — отрезал Винарский.

— Ну хоть как-то. Ну, товарищ сержант. Ну, дядя Женя.

— Как-то, как-то, — недовольно