признать, что в словах Брайана есть резон. И все-таки мне казалось, что он пережимает: в конце концов, он имеет дело с опытными актерами, а не со студентами театральной школы. Каждый из нас сыграл уже немало ролей и был вполне в состоянии отделить себя от своего героя.

— Когда я работал в «Человеке с радуги», Жиль Кимнер советовал не общаться актерам, которые играли роли врагов или просто антагонистические характеры. В отношении остальных никаких запретов не было. Да и с антагонистами он не очень-то настаивал, — обращаясь словно бы к Майлсу, небрежно произнес Томми.

Брайан резко обернулся, не отмерив свои положенные пять шагов.

— Спектакль, который мы ставим, называется «Песчаный сад», а меня зовут не Жиль Кимнер. И я настаиваю на своих требованиях. А если кому-то они кажутся чрезмерными, он волен покинуть труппу. Больше того, я сам буду просить его об этом. Я выразился ясно?

— Все будет, как сказала белая господина, — коверкая слова и выпячивая губы, ответил Томми. И тут же, повернувшись ко мне, испустил длиннейший и трагический вздох. — Что ж… Быть может, какая-нибудь из молодых особ в этом городе и не откажется скрасить мое одиночество. Но кто сравнится с тобой?!

— Так вы меня поняли? — пропустив это мимо ушей, повторил Брайан.

Майлс кивнул. Я поколебалась, нахмурилась — и кивнула тоже. Майлс и Томми были мне симпатичны, и я успела уже порадоваться в предвкушении приятной компании, но роль Аллегры стоила жертв. В конце концов, можно надеяться, что Брайан смягчит наш режим. К тому же работа над ролью действительно требует уединения.

— Прекрасно. Еще одна просьба: не спускайтесь в помещение под сценой, там сейчас монтируют декорации. Вы еще успеете на них насмотреться. Жду вас завтра готовыми к работе. Нуар — в девять утра, Томми — в десять и Майлса — в одиннадцать. Учтите, времени на раскачку нет, премьера через неделю. Все свободны, до свидания.

Томми скорчил гримасу.

— Боже, чего я больше всего в жизни не люблю, так это тащиться на работу ни свет ни заря. Потому, можно сказать, и в актеры подался…

Глаза Брайана блеснули, но он снова не удостоил реплику Томми ответом, повернулся, шагнул за пределы светлого пятна и пропал. Хотя нет, на одно мгновение он задержался — чтобы еще раз взглянуть на меня. Мне казалось, что я продолжаю чувствовать на себе этот взгляд, даже когда в темноте зазвучали удаляющиеся шаги, и стало ясно, что Брайан ушел.

— Свобода! — полушепотом завопил Томми. — Кто идет со мной выпить?

Майлс покачал головой.

— Я еще не созрел, чтобы нарушать приказы командования.

— Ну а ты, Нуар?

Я помахала перед его носом тетрадкой.

— Работай, Томми, работай. И чти заветы.

— Работать? Не выпив?! Да ты с ума сошла! Ну, ладно, — он направился к лесенке. — По дороге сюда я заприметил в кафе «Бета Синус» — это совсем рядом, кстати, — два совершенно неземных создания. Может, они еще там… О ревуар, — он послал мне воздушный поцелуй и сбежал по ступенькам.

Мы с Майлсом остались стоять в освещенном кругу, глядя друг на друга.

— Здорово, что мы снова встретились, Майлс. Только вот я никак не ожидала, что у Элизара такие сержантские замашки.

— Да уж. Но, по крайней мере, до дверей, надеюсь, мы сможем дойти вместе, не провалив пьесу. Все-таки это в пределах театра, — он протянул мне руку.

Мы сошли со сцены и, не спеша, двинулись по проходу.

— Он почему-то вообще очень озабочен тем, чтобы глупые актеры не сделали чего с драгоценными персонажами, — полушутя, заметила я, но Майлс понимал меня очень неплохо и потому ответил всерьез.

— Да нет, скорее наоборот — чтобы персонажи не натворили чего с глупыми актерами. Ты ведь знаешь, как погибла Пиа Фишер?

— Да в общем нет. Слышала только, что она утонула.

— Да, но как? — Мы вышли в фойе и остановились у скамьи-аквариума, глядя, как среди водорослей и пузырьков медленно колыхались в воде две крупные золотистые рыбины. — Пиа играла русалку в «Человеке с радуги». Спектакль тогда катали по Гавайям. И вот как-то раз днем она решила искупаться, доплыть до какого-то маленького островка метрах в трехстах от берега. Штука в том, что она совершенно не умела плавать…

Я вздрогнула, представив эту очаровательную молодую женщину, убитую собственной работой, чрезмерным вхождением в роль… Русалка! Боже мой! Что ж, это многое объясняло в поведении Брайана. Общаясь между собой, актерам было куда проще незаметно выйти за грань, отделяющую себя самого от сценического образа. Компания же посторонних людей, наоборот, заставляла оставаться собой.

— Бедняга Брайан. Спасибо, что рассказал мне, Майлс. — Мы подошли к двери, и я помахала рукой швейцару. — А где ты остановился?

— В «Дайане Редиссон».

— Правда? Как чудно, я в этом же отеле! Я, конечно, уважаю режиссерские наставления, но брать два разных такси будет, по-моему, просто расточительством, а?

Майлс поймал машину, и всю дорогу мы, предаваясь блаженному нарушению запрета Брайана, болтали, вспоминали прошлые совместные работы, рассказывали друг другу об общих знакомых.

В гостиничном холле мы простились и разошлись по своим номерам. Я переоделась в халат, заказала горячего чаю и свернулась в просторном кресле со своей тетрадкой. На память я не жалуюсь и, прочтя содержимое листков в клеточку дважды, я решила двигаться дальше, отыскала в своем чемодане таблетки и приняла одну.

Даже всей моей памяти не хватало на то, чтобы запомнить официальное фармацевтическое название этого препарата. Рассказывали, что он был разработан в государственных военных лабораториях и предназначался для нужд разведки. Приняв такое лекарство, разведчик настолько полно вживался в «легенду», что разоблачить его было невозможно даже с помощью гипноза, детекторов лжи и любых инъекций.

Потом эту военную тайну постигла судьба всех остальных военных тайн — она просочилась-таки сквозь запреты и секреты. Большие надежды возлагали на это средство наркоманы, но их ждало разочарование. Таблетки сами по себе — не более чем инструмент. И едва их приняв, превратиться чудесным образом в кого-то другого невозможно. Для этого нужна напряженная работа над образом. Любителям острых наркотических ощущений она оказалась не под силу, но тут таблетки открыли для себя актеры. Сегодня театр без них почти не обходится. В традиционной драматической школе их принимают в ослабленном варианте. В импровизационной драме используют одну таблетку нормальной силы, в «веритэ» — две. Брайан велел нам начинать с одной. Что ж, это не самое жесткое из его требований.

Я почувствовала, что средство начинает действовать: голова моя чуть закружилась и