обликом, речью, всеми повадками.

Вторым номером в команде, заместителем и ближайшим подручным Старки, так сказать, бледной его копией, являлся Браунли Харрис. Так было всегда: и во Вьетнаме, и сейчас; так будет и впредь — пока однажды кому-то из них (а вероятнее, обоим сразу) не придет пора отправиться на тот свет.

И наконец, номер третий, Уоррен Гриффин. Этот все еще считался у них малышом, несмышленышем, что выглядело несколько анекдотично, учитывая, что Гриффину стукнуло уже сорок девять.

Жюри присяжных удалилось на совещание, продлившееся около двух с половиной часов, и вернулось с вердиктом «виновен». Устами присяжных штат Северная Каролина приговаривал сержанта Эллиса Купера к смертной казни за убийство.

Окружной прокурор блестяще справился со своей задачей — осудил на смерть неудобного человека.

Трое убийц забрались в большой темно-синий «субурбан», припаркованный на одной из боковых улочек, неподалеку от здания суда.

Томас Старки завел мотор.

— Кто-нибудь есть хочет? — спросил он.

— Пить хочу, — сказал Харрис.

— А я — бабу, — с глуповатым смешком добавил Гриффин.

— Поедим и выпьем, а потом, может, устроим какую-нибудь заварушку с девочками. Что вы на это скажете? Отметим нашу сегодняшнюю великую победу. За нас! — выкрикнул полковник Старки, отъезжая от здания суда. — За трех слепых мышат!

Часть первая Последнее расследование

Глава 3

В то утро я спустился в кухню, к завтраку, около семи. Нана^[1] и дети уже сидели за столом. Поскольку малыш Алекс недавно начал ходить, кухонные предметы содержались в строгой изоляции, проще говоря, под замком. Повсюду красовались безопасные пластмассовые запоры, задвижки и заглушки для штепсельных розеток. Младенческое щебетание мешалось со звяканьем ложек о тарелки с кашей, Дэймон наставлял своего маленького братишку в искусстве издавать ртом неприличные звуки, и от всего этого на кухне стоял примерно такой же гвалт, как в полицейском участке субботним вечером.

Ребятишки поедали какую-то ароматизированную сливочно-шоколадную кашу фирмы «Ореос», запивая шоколадным молоком «Херши». При одной только мысли обо всем этом шоколаде в семь утра меня слегка передернуло. Мы с Наной обычно ели на завтрак яичницу, чуть обжаренную с двух сторон, и хлебные тосты из двенадцати злаков.

— Что за идиллическая картинка! — сказал я, усаживаясь за стол, где меня уже поджидали яичница и чашка кофе. — Не стану даже портить ее комментариями насчет обилия шоколада в утреннем рационе моих несравненных детей.

— Именно это ты только что и сделал, — заметила Дженни, которая за словом никогда в карман не лезла.

Я весело подмигнул ей. Все равно ей было не под силу испортить мое сегодняшнее безоблачное настроение. Убийца, по кличке Злой Гений, был арестован, и теперь коротал дни в тюрьме строгого режима в Колорадо. Мой двенадцатилетний сын Дэймон продолжал преуспевать и в учебе, и в пении: он пел в хоре мальчиков. Дженни посвятила себя масляной живописи, и у нее в альбоме имелось несколько картинок и карикатур, вполне недурственных для девочки ее возраста. Начинала вырисовываться и индивидуальность маленького Алекса — это был милый и ласковый мальчик, тринадцати месяцев от роду, начинающий делать первые шаги.

Сам я недавно познакомился с женщиной-детективом Джамиллой Хьюз и мечтал проводить с ней больше времени. Трудность состояла в том, что она жила в Калифорнии, а я — в округе Колумбия. Преграда в общем-то не столь уж непреодолимая, рассуждал я.

У меня еще будет время понять, что вырисовывается у нас с Джамиллой. На сегодня же я запланировал встретиться с начальником отдела по расследованию убийств Джорджем Питманом, чтобы объявить о своем выходе в отставку из полиции округа Колумбия. После увольнения я планировал взять несколько месяцев отпуска.

Затем можно было бы заняться частной психологической практикой или даже перейти на службу в ФБР. Бюро как раз сделало мне предложение столь же лестное, сколь и интригующее.

В это время снаружи раздался стук, и дверь кухни, выходившая во двор, распахнулась. На пороге стоял Джон Сэмпсон. Он знал, что́ у меня намечено на сегодняшний день, и я решил, что он пришел меня морально поддержать.

Порой я бываю таким наивным, что самому тошно.

Глава 4

— Здравствуйте, дядя Джон! — хором пропели Дэймон и Дженни и принялись радостно скалить зубы, как дурачки, что у них порой случается перед лицом величия. В частности, это происходит с ними в присутствии Джона Сэмпсона.

Джон прошел к холодильнику и стал внимательно рассматривать новейшие творения Дженни. Та попыталась изобразить персонажей нового карикатуриста Аарона Макгрудера, выпускника Мэрилендского университета, ныне публикующегося в нескольких периодических изданиях. Хью и Райли Фримэн, Цезарь и Джазмин Дюбуа — все эти герои были запечатлены на холодильнике.

— Будешь яичницу, Джон? Могу сделать твою любимую болтушку с сыром, — предложила Нана, а сама уже была на ногах. Для Сэмпсона она была готова на все. Это повелось еще с тех пор, когда ему было всего десять лет и мы только что подружились. Сэмпсон уже давно для нее все равно что родной сын. Его собственные родители, пока он рос, большую часть времени пребывали в тюрьме, и единственным, кто занимался его воспитанием, была Нана.

— Нет, нет, — запротестовал он и сделал жест, чтобы она садилась. Однако когда Нана двинулась к плите, тут же сказал: — Да, болтушку, Нана, было бы неплохо. И с ржаным тостом. Я тут совсем оголодал, а никто не умеет приготовить завтрак лучше тебя.

— И это правда, — довольно усмехнулась она и включила газ. — Тебе повезло, что я дама старой закваски. Вам всем повезло.

— Мы знаем, Нана, — улыбнулся Сэмпсон. Потом повернулся к детям: — Мне надо поговорить с вашим отцом.

— Он сегодня увольняется, — сообщила Дженни.

— Я тоже это слышал, — ответил Сэмпсон. — Об этом кричат на всех углах, на первой полосе «Пост», наверное, и в утреннем телеобзоре тоже.

— Слышали, что сказал дядя Джон? — обратился я к детям. — Так что быстренько выметайтесь. Я вас люблю. Брысь!

Дженни и Дэймон удивленно вылупились на нас с Джоном, однако вышли из-за стола, собрали книжки в рюкзаки и двинулись к двери, чтобы отправиться в школу, находящуюся примерно в трех кварталах от нашего дома, на Пятой улице.

— И думать не смейте, чтобы просто так взять и уйти. Сначала поцелуй, — остановил их я.

Они подошли и послушно поцеловали нас с Наной. Потом — Сэмпсона. Мне наплевать, что и как там делается в этом холодном и