естественно, подумал о вас, но самое большее, что смог наскрести – тысячу долларов. Для вас это гроши, поэтому я решил попробовать уговорить вас взяться за дело, не упоминая об убийстве, а лишь рассказав о конкретной цели расследования… Что ж, теперь вы знаете все.

Он рубанул воздух рукой.

– Я хочу остановить её! И надеюсь, что смогу этого добиться, выяснив, кто она.

– Как же вы её остановите, не имея улик?

– Неважно. Это уже моё дело. Только бы удалось узнать её имя. Для достижения своей абсолютно законной цели я готов заплатить авансом тысячу долларов в качестве компенсации за время и усилия мистера Гудвина, плюс ваша консультация. Итак, десять часов Гудвина и десять минут ваших. Пусть меньше. Сколько бы ни было, я хочу их купить.

Внезапно Вульф отъехал на своём кресле от стола и поднялся.

– Мне нужно сделать важный телефонный звонок, – пояснил он Луэнту. – Оставляю вас с мистером Гудвином. Поскольку, как вы говорите, вся работа будет выполнена им, моё присутствие не потребуется даже для того, чтобы решить, браться за неё или нет.

Он пересек комнату и вышел в холл, однако вовсе не потому, что хотел позвонить. Не желая отказываться от денег, но и не рискуя взваливать на свои плечи вину за мой испорченный во имя презренной тысячи долларов выходной, он решил оставить последнее слово за мной. Теперь он пойдёт на кухню, откроет бутылку пива и будет высказывать Фрицу предложения относительно приготовления обеда. А я… Я влип. Если выпроводить теперь Луэнта за дверь, то пройдут месяцы, прежде чем я смогу вновь раскрыть рот, чтобы упрекнуть Вульфа за отказ от предлагаемой работы. Поэтому я взял небольшую пачку купюр, которую маленький человечек положил на стол Вульфа, пересчитал и удостоверился, что в ней двадцать штук по пятьдесят долларов.

– О'кей, – сказал я ему. – Я напишу вам расписку. Полагаю, что прежде всего нам следует обсудить тот способ, при помощи которого мы собираемся найти подход к Хаку. Вы согласны?

Он был согласен.

2

Хотя фасад некогда принадлежавшего отцу Луэнта гранитного особняка на Шестьдесят девятой улице между Пятой и Мэдисон-авеню, не подвергался мытью, очевидно, с тех самых пор, как маленький Герман родился там в далеком девятнадцатом столетии, внутри дома, несомненно, произошли изменения. Автоматический лифт был просторным и современным, и я без труда догадался, что его установили уже после того, как нынешний владелец этих хором оказался прикованным к креслу-каталке по причине болезни артерий.

Луэнт потребовал отложить военные действия, пока Теодор Хак не закончит обед, и когда мы, наконец, добрались до места и были впущены в дом женщиной-гренадером, которая легко могла бы поместить Германа в кармане своего передника, часы показывали уже начало третьего. Но я все ещё надеялся, что изловчусь заработать тысячу за оставшуюся часть дня и сумею спасти выходной. Поэтому, когда гренадерша взяла у нас шляпы, я не стал тратить время на разглядывание роскошной громадной прихожей, а направился следом за Луэнтом к лифту. Мы поднялись на этаж и повернули направо по коридору, который был несколько уже, но длиннее, чем нижний. Меня удивляла толщина ковров в доме, хозяин которого проделывал все передвижения в кресле-каталке.

Удивление возросло ещё больше, когда мы вошли в расположенную в задней части дома просторную комнату с высокими потолками и я увидел это кресло-каталку. Его сиденье показалось бы достаточно вместительным даже Ниро Вульфу. С боков располагались всевозможные полочки, подносы и отделеньица. Сзади внизу находился мотор. Люминесцентная лампа, прикрепленная слева к спинке кресла, освещала страницы журнала, лежавшего на коленях хозяина.

– Это мистер Гудвин, я говорил вам о нём, – сказал Луэнт, развернулся и вышел.

Теодор Хак не произнес ни слова. Бросив журнал на стоявший рядом столик, он нажал какую-то кнопку, и подножка кресла стала плавно подниматься вверх, пока его ноги, укрытые большим шотландским пледом, не выпрямились в горизонтальном положении. Он нажал другую кнопку, и спинка кресла подалась назад. Теперь Хак полулежал. Он нажал третью кнопку, и его ноги начали довольно резко перемещаться из стороны в сторону. Он закрыл глаза. Я опустился на стул и бегло осмотрел комнату, служившую ему кабинетом. Стены были обшиты старинными дубовыми панелями. Дорогие картины и множество книг. Я взглянул на Хака. Верхняя часть тела для человека его возраста была идеальной: сужающийся к талии торс; хорошие широкие плечи; черты лица пропорциональные, правильные; довольно густые, некогда тёмные, а теперь главным образом седые волосы.

Он лежал так, с ногами, болтающимися из стороны в сторону на качающейся раме, добрых пять минут, и я смог как следует его разглядеть. Наконец, движения прекратились, Хак снова нажал кнопки – ноги опустились, торс поднялся – и подтянул край шотландского пледа до пояса.

Он смотрел на меня, но я не мог встретиться с ним взглядом, потому что его глаза, похоже, были уставлены в точку, находившуюся сантиметров на тридцать ниже моего подбородка.

– Я проделываю эти упражнения шестнадцать раз в день, – сказал он. – Каждый час, если не сплю. И, знаете, помогает. Год назад я едва мог стоять, а теперь уже способен сделать пять-шесть шагов. Ваша фамилия Гудвин?

– Совершенно верно.

– Мой шурин передал, что вы хотели со мной встретиться?

Я кивнул.

– Не совсем так, ну да ладно. Это он хотел, чтобы я встретился с вами. Меня зовут Арчи Гудвин, я работаю у Ниро Вульфа, частного сыщика, и ваш…

– А! Так вы тот самый Гудвин?

– Именно. Ваш шурин обратился к нам за помощью. Он утверждает, что его сестра…

Дверь по правую руку открылась, и в комнату мелкими шажками вошла молодая женщина моего возраста с бумагами в руках. Светловолосая, с серо-зелёными глазами, – в ней, как в творении мастера, не было ни единого изъяна, по крайней мере, на первый взгляд. Остановившись на полпути к креслу-каталке, она спросила:

– Мистер Хак, вы подпишете письма сейчас?

– Позже, мисс Рифф, – его голос был несколько жестковат. – Сейчас у меня дела.

– Но вы говорили… Я думала, что вы, вероятно…

– Это не к спеху.

– Хорошо. Извините, если помешала.

Она вышла, затворив за собой дверь так осторожно, что не произвела никакого шума.

– Это Дороти Рифф? – спросил я Хака.

– Да. А что?

– Я как раз начал вам рассказывать. Мистер Луэнт утверждает, будто как-то раз сестра пообещала, что в случае её смерти он получит значительную денежную сумму. Это произошло приблизительно за год до её кончины, и он не верит, что сестра могла не сдержать слова и не оставить