интеллигенция якобы «при­знает исключительно первое». Сконструированная Струве несложная «религия социализма» сводится к идее перерас­пределения отнятых богатств. Социализм «стремится пре­вратить всех людей в „рабочих"..., свести к минимуму высшие потребности» личности и общества «во имя всеоб­щего равенства» [18].

«Вехи» издеваются над «человеколюбием» революцион­ной интеллигенции. Веховцев выводит из себя, что «сим­вол веры русского интеллигента есть благо народа». Они бичуют интеллигента за то, что «его бог есть народ, его единственная цель есть счастье большинства. Им не­навистен этот «культ материальной пользы большинства», «любовь к уравнительной справедливости, к обществен­ному добру, к народному благу...» [19].

С. Н. Булгаков в статье, названной «Героизм и народ­ничество», задался целью развенчать такие качества, ко­торые всегда у всех народов служили образцом для под­ражания. Героизм революционной молодежи он объявляет лжегероизмом. Он осуждает «одержимость» революционе­ров, их «фанатизм», «пресловутую принципиальность», «экзальтированность», «авантюризм» и т. д. «...Пафос ре­волюции,— утверждает автор,— есть ненависть и разру­шение». Революционеры, доказывал С. Л. Франк, оказа­лись в «духовном родстве с грабителями, корыстными убийцами, хулиганами и разнузданными любителями по­лового разврата» [20].

По мнению А. С. Изгоева, уход в революцию студенче­ской молодежи объясняется главным образом ее нежела­нием серьезно работать и учиться. «Русская молодежь,— писал он,— мало и плохо учится», обладает слабой куль­турой, для нее характерны «нравственное разгильдяйство» и «привычка к фразерству» [21].

«,,Вехи“ — по выражению В. И. Ленина,— сплошной поток реакционных помоев, вылитых на демократию» [22].

«Задача реакции— писал В. И. Ленин еще за два года до выхода „Вех“,— заставить население забыть те формы борьбы, формы организации, те идеи, те лозунги, которые в таком богатстве и разнообразии рождала революционная эпоха». Так поступила английская реакция по отношению к чартизму, немецкая — к революции 1848 г., француз­ская — к Великой французской революции. Для того что­бы отвратить народ и его передовые слои от революции, ее надо скомпрометировать. И именно поэтому «герои контрреволюции, особенно из вчерашних „демократов" вроде Струве, Милюкова, Кизеветтера и tutti quanti сопер­ничают друг с другом в подлом оплевывании революцион­ных традиций русской революции... Создалось уже гро­мадное течение, называющее себя либеральным (!!), куль­тивируемое в кадетской печати и посвященное сплошь тому, чтобы представлять нашу революцию, революцион­ные способы борьбы, революционные лозунги, революцион­ные традиции как нечто низменное, элементарное, наив­ное, стихийное, безумное и т. д.... вплоть до преступ­ного...» [23].

«Вехи» показали всю мору либерального ренегатства, лицемерия и клеветы, выдавая политический и моральный распад мелкобуржуазных и либеральных попутчиков рево­люции за несостоятельность революции вообще. Авторы сборника стремились утвердить у революционной интел­лигенции чувство неполноценности и полной якобы ото­рванности ее от народа. Народ ненавидит интеллигенцию, она чужда ему, уверял М. О. Гершензон. В качестве вы­вода следовала ставшая геростратовски знаменитой фраза: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом,— бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной» [24].

«Вехи» демонстративно отказываются учитывать прог­раммные и тактические различия революционных течений и партий, считая их несущественными по сравнению с тем, что их объединяет. Они все рассматриваются как «народ­ничество». Даже марксизм объявляется полностью раство­рившимся в нем.

«Что для либерала,— писал В. И. Ленин,— стирается различие м>ежду народничеством и марксизмом,— это не случайно, а неизбежно, оно не „фортель" литератора (прекрасно знающего эти различия), а закономерное вы­ражение современной сущности либерализма. Ибо в данное время либеральной буржуазии в России страшно и нена­вистно не столько социалистическое движение рабочего класса в России, сколько демократическое движение и ра­бочих и крестьян, т. е. страшно и ненавистно то, что есть общего у народничества и марксизма, их защита демокра­тии путем обращения к массам. Для современной эпохи характерно то, что либерализм в России решительно по­вернул против демократии; совершенно естественно, что его не интересуют ни различия внутри демократии, ни

дальнейшие цели, виды и перспективы, открывающиеся на почве осуществленной демократии» [25].

Однако ненависть «Вех» к революционному марксизму была так велика, что принятый метод его третирования до конца не выдерживался. Революционному марксизму «Вехи» противопоставляют ревизионистские идеи Э. Берн­штейна, соглашаясь, в частности, с его формулой «движе­ние—все, конечная цель —ничто». Они восхваляют «эко­номистов» и ликвидаторов как «настоящих» социалистов, обвиняя большевиков в анархизме, мелкобуржуазности и отходе от марксизма. Резкое недовольство вызвали у «Вех» организационные принципы большевизма, царящая у большевиков дисциплина. Особенно восстают они против идеи диктатуры пролетариата и вооруженного восстания [26].

«Вехи» потребовали от демократической интеллиген­ции перехода к «новому сознанию», к которому можно «перейти лишь через покаяние и самообличение», отказа от материализма и атеизма на почве «синтеза знания и веры». Взамен героизма предлагалось «христианское под­вижничество». Нести послушание должны были все: врач, инженер, профессор, политический деятель, фабрикант, ра­бочий. Призывы к «покаянию», возвращению к церкви, «религиозному оздоровлению» и «религиозному гуманиз­му» рассыпаны на страницах «Вех» в огромном количест­ве. Цель этих призывов не скрывалась. «Религиозность,— писал Франк,— несовместима с признанием абсолютного значения за земными, человеческими интересами, с ниги­листическим и утилитаристическим поклонением внешним жизненным благам». «Религиозная идея,—доказывал в свою очередь Струве,— способна смягчить... жесткость и жестокость» крайнего политического радикализма [27].

Однако проповедь отвращения к «внешним жизненным благам» удивительным образом уживалась на страницах «Вех» с самым грубым, пошло-мещанским культом лично­го благополучия, волчьего эгоизма и наслаждения жизнью, который они противопоставили общественным идеалам.