Др. Микола Марк (Михайловский)

ОНИ ПРИШЛИ ( восточно-украинский военно-полевой

актуализм).

-

Где правда, брат?

-

Моя - во мне, твоя - в тебе.

(Лев Циппельман)

«…пойду в поход – два ангела вперед: один душу спасает, другой тело

бережет… последний мой поход» (из современной песни).

«…и правда освободит тебя» (Евангелие от Иоанна).

Как-то так, но не так… Говорю вам, даже утверждаю – не так. Изначально было - так. Верилось.

Оказалось иллюзией, фикцией, дешевым популизмом, более того – самообманом. Неужели

теперь все именно так? Если то не так и это не так, что тогда - так. Где оно?

«Броня крепка и танки наши быстры…».

Урчал дизель, десантная танкетка равномерно катилась по асфальту. Еще несколько десятков

километров и будет свой блокпост перед сепаратистским Краматорском.

Вот так…

Поэтому и случилось не так.

Влипли на мосту. Из засады гранатой подожгли передних, таким же образом, одновременно, и

задних, с большим грузом боеприпасов. Классически. Как в Афганистане. Или в Чечне. Издали,

километров так за пять, обстреляли с крупнокалиберных минометов. Две вертушки подоспели,

прикрыли с воздуха, но если раненым с брони еще чем-то и поможешь, то куче трупов – ничем.

Ведь так?

С нами было не так.

- Ну че, бендерлоги, говорить будем? – Старший вооруженного патруля смотрел на нас в упор.

Неспешно и солидно, специфически для кадровых военных, поправил свой, доселе нами

невиданный автомат. Я, будь на его месте, еще и плавно подкрутил бы имеющиеся казачьи усы.

Погон не было. Как и любых других знаков различия. Лишь на рукаве эмблема Донецкой

народной республики.

– Или как? – чуток протянул на первом слове. - Наемники, военнообязанные или ударники-

добровольцы? – глядел прямо в глаза.

Не получив от нас троих, растерянных и сконфуженных, ответа, медленно перевел взор на наши

документы, затем – на нашу одежду, после чего обратно уставился, даже выпучился. Документы

мы ему сами сразу же отдали, как только они - трое из дежурного патруля, стали напротив нас. Он

– видимо старший, спереди, второй – со стороны и чуть поодаль, а третий – невзрачный и

толстоватый, шагов за десять (может чуть ближе).

- Правосеки они. Из киевского «правого сектора» Майдана, - вставил свое другой, не то осетин, не

то чеченец. В таком же камуфляже, без маски-балаклавы, с калашем последней модели и новым,

черным, по всей видимости трофейным, бронником. Подошел ближе. Хотел еще попугать и

показать свое верховенство.

Не стали бы сразу стрелять, оно и понятно – с нами была, отвлекающая мужской взор, молодая

и красивая девушка. Модно-дорого одетая и при макияже. Были без видимого оружия, а

подозрительная сумка имелась только у моего коллеги.

- Стоп… стоп… стоп… - скороговоркой участил старший. – Тебя-то я припоминаю, - указал пальцем

на мою попутчицу. – Журналюга. Фоткала меня в Крыму. Неплохо написала. Здесь-то зачем?

Почему с той стороны?

Девушка заметно покраснела.

- Марина, зовут тебя Марина. Фамилия, - напрягся, - Калошина. Точно. И по документам, -

посмотрел на журналистское удостоверение Российской Федерации, - такая же Марина и все та же

Калошина. Но без калош, - съязвил, в виде шутки-юмора армейского фольклора.

- Ты мне еще должен остался, - нашлась журналистка. – Помнишь? С того первого раза, когда

приезжал еще в украинский Крым с церковной делегацией от нашего святейшего Патриарха

Кирилла? Дары волхвов привозили?

- Да… да… припоминаю… за мной не пропадет.

Обрадовался. Расправил плечи. Молодцевато выпятил грудь.

- Слыш, - и себе расслабился, обращаясь к третьему, стоящему поодаль с автоматом наизготовку

(рука на спусковом крючке, предохранитель снят), не то осетин, не то чеченец, - наш Вован ее

раньше оприходовал.

Акцент выдавал его с головой. Если старший «чекал» и «акал», как истинный великоросс, то

кавказец и манерами, и не родной, «иностранной» для него речью, стопроцентно подтверждал

свою инородность.

- А эти шо? – поводил и так направленным на нас стволом, третий. – С ними-то як?

Мне пришлось стоять и в мыслях проклинать судьбинушку. Надо же было заделаться таким

олухом небесным, таким невезучим, чтобы так – «с головы до ног», целиком, с бухты-барахты

влипнуть. Куда фарт, черт его возьми, подевался? Вроде бы раньше думал, прикидал варианты,

даже отправил сына и жену «от чертей подальше» - за границу, в упитанную и спокойную

сторонушку, даже друга Леву с его возлюбленной Розой перекрестил в путь-дорожку, а вот сам,

невезуха так невезуха, полностью втяпался. Не мог наш киевский Майдан начаться чуть позже? С

весны или лета? Не дождался, чтобы я навсегда уехал с Украины. Будь он… (сякой-такой-раз-с-

такой)… во здравии и благополучии (чего и вам всем желаю)! Что теперь делать?

- Этот вроде бы свой. Фамилия и все остальное нашенские, - следом за Мариной и меня

обрадовал руководитель патрульной группы. – Ан, нет, - заставил вздрогнуть, - прописка-то у него

киевская.

«Убьют!», - сразу же промелькнуло. «За что?», - недоумевал. «Неужели у себя в Отечестве за

прописку в отечественном, украинском паспорте?». Как утешение, в оправдание: «Ведь язык и

даже говор у меня российский, протяжный. К тому же имя, фамилия, отчество, даже внешний вид,

даже одежда – все под стать, «нашенское». Не какое-то «рагульское с Карпат», «со Львова» или,

скажем, «из богатых степей Полтавщины». «Прорвусь, - решил. – Не впервой. И возраст, и седина,

и российская интеллигентная худоба – «и фас, и профиль, и анфас» - помогут».

- Чэго молчиш, сгорблэнный? – страшный кавказец стал прямо передо мной. – Нэ бзди. Палку

зачэм дэржиш? Зачэм на нее опираешься? Инвалыд с