— Без папы король с королевой, наверное, и не справились бы. Наступает долгая пауза, Пу думает. Дядя Эрикссон разжигает угасающуь трубку. В солнечном зайчике на оконном стекле жужжит умирающая муха. Жирный пятнистый кот встает и, мурлыча, потягивается. Потом делает несколько неуверенных шагов по заваленному подоконнику и укладывается на «Шведе кие коммуникации». Пу прищуривает глаза. Над рельсами и высокими береза ми разлит белый солнечный свет. На дальнем запасном пути спит маневровый паровозик, прицепленный к вагонам с древесиной.

— По-моему, королева влюблена в папу.

— Вот как, ну и ну, вот это да.

В голосе дяди Эрикссона не слышится особого восхищения, кроме того, о занят накладными, количество не сходится, он пересчитывает их заново, складывая в две стопки: пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать. И зала ожидания стучат в окошко. Дядя Эрикссон кладет трубку на тяжелую пепельницу, поднимается, открывает стеклянное окошко и говорит: «Добрый добрый. Значит, сегодня аж до Ретвика? Ага, а завтра до Орсы? Так, так. Стал быть, два семьдесят пять. Спасибо и пожалуйста».

По белой от солнца песчаной площадке неспешным шагом идут мать, Ма и брат Даг. На матери светлое летнее платье с широким поясом вокруг тонко талии. На голове желтая шляпа с большими полями. Мать красива, как всегда вообще-то она красивее всех, красивее Девы Марии и Лилиан Гиш. Май — застиранном коротком платьице в голубую клетку. На ногах черные чулки высокие черные пыльные ботинки. Даг, который на четыре года старше брата одет почти как Пу, с той разницей, что у него из-под шорт трусы не торчат Мать вроде чем-то раздражена, она обращается к Дагу, хмуря лоб и улыбаясь одновременно. Даг мотает головой, оглядывается, замечает в окне Пу и указьвает на него. «Ага, вот ты где, ну разумеется», — говорит мать немного сердит — но это как в кино, приходится догадываться, что люди говорят. Она делает знак Пу немедленно выйти. «До свидания, дядя Эрикссон».

В ту же минуту настенный телефон издает два сигнала. Начальник станции хватает трубку и говорит: «Алло, Дуфнес». Из трубки доносится чей-то голо «Из Лэннхедена в три пятьдесят две». Дядя Эрикссон набрасывает форменную шинель, на голову надевает фуражку с красной кокардой, берет флажок из выкрашенной в голубой цвет стойки возле входной двери и выходит на крыльцо станционного домика, за ним по пятам следует Пу. Они направляются к семафору, который тут же поднимает свою красно-белую полосатую руку, — теперь путь поезду открыт. Дядя Эрикссон, отдав честь матери и Май, идет к стоящему в отдалении человеку с лошадью, запряженной в телегу. Они обмениваются короткими репликами, показывая на склад.

Пу остается сторожить семафор. Мать зовет его, но он либо и впрямь I слышит, либо только делает вид, и она, покачав головой, поворачивается к Маме Палящее солнце накаляет склад, рельсы и перрон. Пахнет смолой и нагретым железом. Вдалеке у моста журчит река, горячий воздух дрожит над зама ленными шпалами, молниями сверкают камни. Тишина и ожидание. Толстый кот устроился на дрезине. Маневровый паровозик на дальнем запасном пути деликатно вздыхает. Помощник машиниста Оскар затопил топку. Внезапно с поворота у Длинного озера показывается поезд, сперва черным пятном на насыщенном зеленом фоне, почти беззвучно, но с быстро нарастающим гулом, вот состав — мощный локомотив и восемь вагонов — уже на мосту, скрежещут стрелки, гул усиливается, и сердце у Пу дрожит.

Паровоз пыхтит и сопит, из-под плунжеров вырывается пар, вот показлись вагоны, длинные элегантные стокгольмские вагоны, визжат тормоза. Дядя Эрикссон отдает честь машинисту. Пу словно окаменел. Начальник станции машет красным флажком. Раздается лязг и скрежет, и все каким-то необъяснимым образом вдруг останавливается, замирает, хотя паровоз продолжает усе дно пыхтеть. «Иди сюда, Пу», приказывает мать. Когда у матери такой голос надо слушаться.

На перрон сходит отец, он еще довольно далеко, но быстро приближаете Он с непокрытой головой, ветерок треплет его мягкие волосы. Через праву руку перекинуто пальто, пальцы сжимают шляпу, в левой руке — видавшие виды черный портфель, раздувшийся от книг и дорожных принадлежностей.

Отец ненавидит чемоданы и предпочитает ездить налегке. Мать с отцом целуют друг друга в щеку, материна желтая шляпа немного съехала набок, они улыбаются, теперь очередь Дага здороваться, и он пожимает отцу руку, тот треплет его по затылку — пожалуй, с чуть большей силой, чем надо, и не слишком ласково. Пу с разбегу, заливаясь восторженным смехом, налетает на отца, который тут же подхватывает сына и, тоже смеясь, прижимает его к себе. Мать взяла пальто и шляпу, а Май с деликатным книксеном освободила пастора от его пузатого портфеля. От отца пахнет лосьоном для бритья и сигарильями, щека у него немножко колючая. «Ну-ка, поцелуй меня», — говорит отец, и Пу звонко чмокает его влажными губами в ухо.

Дядя Эрикссон дает сигнал к отправлению. Паровоз ритмично выпускает черные клубы дыма, скользят колеса, цепляясь за рельсы, хлопают двери и ре— 3 шетки. Семафор опущен, поезд, набирая скорость, мчится к виадуку над дорогой. На повороте у Воромса паровоз свистнул и исчез в лесу.

«А нам обязательно сразу идти домой?» — спрашивает Даг с некоторым а сомнением, обращаясь к объединенным родительским силам. «Вовсе нет, — отвечает мать с мимолетной улыбкой, потому что понимает, насколько неуместен вопрос Дага именно в эту минуту. — Вовсе нет, только не опоздайте к обеду». «У тебя ведь есть часы», — коротко бросает отец. «Они сломались, но я могу спросить», — говорит Даг.

Кузница стоит в нескольких сотнях метров к северу от станции и представляет собой высокое, но короткое нескладное двухэтажное здание, выкрашенное в красный цвет. На первом этаже располагается сама кузня, на втором, состоящем из двух комнат и вместительной кухни, живет кузнец Смед с женой Хельгой и пятью ребятишками разных возрастов и вида. Йонте — ровесник Пу, а Матсен — Дагу. Вокруг — грязь, запустение и нищета, но настроение, насколько я помню, весьма бодрое. Поэтому-то мы так охотно играем рядом с кузней. Кузнец Смед похож на киргизского хана — статный и темнокожий, его жена — высокая женщина со следами былой красоты. Зубов у нее осталось всего ничего, но тем не менее она часто смеется, прикрывая рот рукой. У всего семейства черные как смоль волосы и черные глаза. Младшенькой девочке по имени Дезидерия всего четыре месяца. У нее заячья губа.

Освободившись наконец от обязанностей членов комитета по встрече, Даг и Пу спешат к строго запретному месту позади кузницы. Мать вообще считает, что им ни к чему играть с