- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (73) »
бесплодные, и не знали, что говорить и делать.
— Всё хорошо! — говорил Боря. — У меня порядок. Это город больших возможностей. Мне немного одиноко, но так всегда бывает на новом месте. Работу я скоро найду. Дайте послушать океан. А я вам дам послушать лес.
— Только не вздумай танцевать, — говорили родители. — Голова не болит?
— Ничего у меня не болит, — говорил Боря.
— На тебе океан.
Так он и ходил, без смысла и без работы, проедал потихоньку родительские деньги, вечный школьник на вид, и не скажешь, что двадцать пять. Его не боялись голуби и вороны, и дети со злыми взрослыми лицами не трогали его. — Ты понимаешь, Наташа (он знал, что вряд ли это Наташа, но надо было как-то назвать), я, в сущности, и не пробовал жизни. Учился на юриста и танцевал, пока мог, а может быть, я моряк. Он сел поближе к ней и глубоко вздохнул. Ударил неприятный запах. Боря постарался дышать пореже и не смотреть женщине на лицо. Близкие люди могут быть не в форме, но не надо обращать на это внимания.
Однажды Боря пришёл без блинов, но с цветами — на остановке пьяница торговал фиалками и отдал ему за так последний букет. Женщины не было видно, место преступления обступили люди, эксперт-криминалист суетился в гнилой листве. Боре сказали уходить. — Пустите меня к ней! — сказал Боря. — Я к ней пришёл. — Следственные действия. Идите на хуй, — сказал небольшой человек с блокнотом, следователь. — Вот доказательство — цветы! — сказал Боря. — Я к ней! — Ходи давай отсюда. — Я юрист! — вспомнил Боря. — Я учился на него! Вы нарушаете закон! Она, наверное, Наташа! Не смейте делать ей больно. Вы всем делайте больно, но не ей, я умру за неё. Я сейчас буду танцевать. Он дёрнулся куда-то вверх и вбок, но рослый прапорщик поднял его, как ребёнка, и Боря повис на его руках с глупым букетом, дурак.
Криминалист смотрел на него и думал, что как-то мир устроен не вполне порядочно, вот и парень влюбился в разложившийся труп, да и не сам ли он её кокнул, а потом пошли привычные мысли — работа, дом, стиральная машина, и, кстати, уже весна, не то чтобы стало уже тепло или зелено, но пахнет весною.
В одном таком доме жил один такой парень Саня Светлов. Ему было что-то около тридцати, и он пробовался то грузчиком, то кладовщиком, то паковал сигареты в пачки у отца на фабрике, но всё было не то. Родители кормили его и давали смотреть телевизор, а он годами гулял по району с бутылкой самого дешёвого пива и ждал нужного поворота судьбы. Все вокруг работали и угрюмо смеялись над бездельником Саней, в глазах у них было спокойное знание жизни, а он ходил никакой. У Сани был главный друг ядерщик Руслан. Он-то знал, чего хочет. В школе ковылял с «тройки» на «тройку», но в старших классах полюбил физику, стал лучше всех хоть в чём-то, пошел на физфак, запил и был исключен со второго курса. — Я ядерщик! — говорил Руслан спьяну. — Я ядерщик. Атомы состоят из ангелов. Я блюю. Меж двух домов, у трансформаторной будки с нарисованным добрым солнцем, была детская площадка, где все выпивали, вот и Саня с Русланом. Раньше был ещё третий в их компании — Тимофей с маленькими, как бы заросшими лишней кожей глазами. Он пропал года на три, а потом подошел к ним и злобно сказал: — Я хочу быть океанологом. Или бильярдистом. А любви нет. Проснешься, а рядом опухшая рожа. И ушёл. Саня Светлов навсегда запомнил эти слова.
Годы проходят, как зубы: хоп — и дырка. Однажды Сане Светлову исполнилось двадцать девять лет, и он все искал работу. То охранял кучу мусора на заднем дворе, но ему не заплатили, потом две недели крутился в магазине бытовой техники, но стало очень скучно. — Ты ничтожество, — говорил ему Руслан, — вот посмотри на меня. Я ядерщик. У меня научное мышление. Да, меня тоже отец кормит. Но ты не работаешь от безволия. А я не работаю от того, что я ядерщик. Я жду места. — Мне бы, — сказал Саня Светлов и задумался, — мне бы выбрать, что по душе. А не как все. — Люди не могут то да сё пробовать. Всему своё место. Я ядерщик. А ты ничтожество. Но мой друг.
Однажды Сане исполнилось тридцать, он попросил у отца сразу много денег, выпил, позвонил по специальному телефону и впервые попробовал женщину. Она была тоже пьяна и шевелилась под ним, как раздавленная. — Тима был прав, любви нет, — сказал Саня Светлов.
Опять было раннее лето, а летом самое хорошее — запах тополей после дождя. Отцу Сани Светлова сказали, что он уволен. Вначале он стоял у конвейера и паковал сигареты в пачки, потом устроился механиком чинить конвейер, потом старшим механиком, прошла жизнь, получал нормально, только задыхался, потому что на работе выдавали пять блоков в месяц бесплатно. У отца немного тряслись руки и болел бок, на вкус он уже не отличал котлету от хлеба, но запах тополиных почек еще чуял или, во всяком случае, помнил. Его уволили, и он не сразу очухался. Постоял у выхода. Понял, что жить осталось лет десять. Пошёл домой. Покашлял. Поел. Заснул.
Саню Светлова устроили работать. Он стал кормильцем. Какой-то троюродный, что ли, брат торговал дверями, и Саню определили торговать дверями. — Теперь ты взрослый человек, Саня, — сказал отец и закурил две сигареты одновременно. — Теперь ты в серьёзные люди подался. Ты человек, Саня. — Можно после работы с Русланом погулять? — Нельзя. Ты взрослый человек, Саня.
Годы кончаются, как сигареты: хоп — и нет пачки. Однажды Саня Светлов и Руслан созвонились, встретились и выпили. В кустах орали подростки, а они ползали по асфальту, тридцатилетние, со скучными морщинами у глаз, и их тошнило. — Я ядерщик! — говорил Руслан спьяну. — Я ядерщик. Атомы состоят из ангелов. Я блюю. — А я продавец дверей, — говорил Саня Светлов. — Я продавец дверей. Я продаю двери. Люди покупают двери. Нужны двери. Наши двери лучше. — Саня! — кричал Руслан, и изо рта у него текло. — Саня! Продай мне дверь. — Сделай бомбу, Руслан! Сделай бомбу! И Руслан встал из лужи рвоты и уставился на пятиэтажки, на тополя, на довольно красивый закат. Он вспомнил, что на первом курсе читал интересную книгу о
Так он и ходил, без смысла и без работы, проедал потихоньку родительские деньги, вечный школьник на вид, и не скажешь, что двадцать пять. Его не боялись голуби и вороны, и дети со злыми взрослыми лицами не трогали его. — Ты понимаешь, Наташа (он знал, что вряд ли это Наташа, но надо было как-то назвать), я, в сущности, и не пробовал жизни. Учился на юриста и танцевал, пока мог, а может быть, я моряк. Он сел поближе к ней и глубоко вздохнул. Ударил неприятный запах. Боря постарался дышать пореже и не смотреть женщине на лицо. Близкие люди могут быть не в форме, но не надо обращать на это внимания.
Однажды Боря пришёл без блинов, но с цветами — на остановке пьяница торговал фиалками и отдал ему за так последний букет. Женщины не было видно, место преступления обступили люди, эксперт-криминалист суетился в гнилой листве. Боре сказали уходить. — Пустите меня к ней! — сказал Боря. — Я к ней пришёл. — Следственные действия. Идите на хуй, — сказал небольшой человек с блокнотом, следователь. — Вот доказательство — цветы! — сказал Боря. — Я к ней! — Ходи давай отсюда. — Я юрист! — вспомнил Боря. — Я учился на него! Вы нарушаете закон! Она, наверное, Наташа! Не смейте делать ей больно. Вы всем делайте больно, но не ей, я умру за неё. Я сейчас буду танцевать. Он дёрнулся куда-то вверх и вбок, но рослый прапорщик поднял его, как ребёнка, и Боря повис на его руках с глупым букетом, дурак.
Криминалист смотрел на него и думал, что как-то мир устроен не вполне порядочно, вот и парень влюбился в разложившийся труп, да и не сам ли он её кокнул, а потом пошли привычные мысли — работа, дом, стиральная машина, и, кстати, уже весна, не то чтобы стало уже тепло или зелено, но пахнет весною.
Атомы состоят из ангелов
Не тот бездельник, кто сидит без дела, а тот, кому делать нечего. Когда-то кто-то пососал карандаш, почесал в штанах, начертил квадрат и построил город сплошь из пятиэтажных домов. Потому что если атомная война, то взрыв повалит небоскребы, а пятиэтажки не повалит. Оставшееся пространство равномерно истыкали тополями. Тополь — глупое дерево: растет недолго, сгорит — не жалко. Дома стояли, тополя цвели, а бомба так и не упала, и всё состарилось в ожидании конца света.В одном таком доме жил один такой парень Саня Светлов. Ему было что-то около тридцати, и он пробовался то грузчиком, то кладовщиком, то паковал сигареты в пачки у отца на фабрике, но всё было не то. Родители кормили его и давали смотреть телевизор, а он годами гулял по району с бутылкой самого дешёвого пива и ждал нужного поворота судьбы. Все вокруг работали и угрюмо смеялись над бездельником Саней, в глазах у них было спокойное знание жизни, а он ходил никакой. У Сани был главный друг ядерщик Руслан. Он-то знал, чего хочет. В школе ковылял с «тройки» на «тройку», но в старших классах полюбил физику, стал лучше всех хоть в чём-то, пошел на физфак, запил и был исключен со второго курса. — Я ядерщик! — говорил Руслан спьяну. — Я ядерщик. Атомы состоят из ангелов. Я блюю. Меж двух домов, у трансформаторной будки с нарисованным добрым солнцем, была детская площадка, где все выпивали, вот и Саня с Русланом. Раньше был ещё третий в их компании — Тимофей с маленькими, как бы заросшими лишней кожей глазами. Он пропал года на три, а потом подошел к ним и злобно сказал: — Я хочу быть океанологом. Или бильярдистом. А любви нет. Проснешься, а рядом опухшая рожа. И ушёл. Саня Светлов навсегда запомнил эти слова.
Годы проходят, как зубы: хоп — и дырка. Однажды Сане Светлову исполнилось двадцать девять лет, и он все искал работу. То охранял кучу мусора на заднем дворе, но ему не заплатили, потом две недели крутился в магазине бытовой техники, но стало очень скучно. — Ты ничтожество, — говорил ему Руслан, — вот посмотри на меня. Я ядерщик. У меня научное мышление. Да, меня тоже отец кормит. Но ты не работаешь от безволия. А я не работаю от того, что я ядерщик. Я жду места. — Мне бы, — сказал Саня Светлов и задумался, — мне бы выбрать, что по душе. А не как все. — Люди не могут то да сё пробовать. Всему своё место. Я ядерщик. А ты ничтожество. Но мой друг.
Однажды Сане исполнилось тридцать, он попросил у отца сразу много денег, выпил, позвонил по специальному телефону и впервые попробовал женщину. Она была тоже пьяна и шевелилась под ним, как раздавленная. — Тима был прав, любви нет, — сказал Саня Светлов.
Опять было раннее лето, а летом самое хорошее — запах тополей после дождя. Отцу Сани Светлова сказали, что он уволен. Вначале он стоял у конвейера и паковал сигареты в пачки, потом устроился механиком чинить конвейер, потом старшим механиком, прошла жизнь, получал нормально, только задыхался, потому что на работе выдавали пять блоков в месяц бесплатно. У отца немного тряслись руки и болел бок, на вкус он уже не отличал котлету от хлеба, но запах тополиных почек еще чуял или, во всяком случае, помнил. Его уволили, и он не сразу очухался. Постоял у выхода. Понял, что жить осталось лет десять. Пошёл домой. Покашлял. Поел. Заснул.
Саню Светлова устроили работать. Он стал кормильцем. Какой-то троюродный, что ли, брат торговал дверями, и Саню определили торговать дверями. — Теперь ты взрослый человек, Саня, — сказал отец и закурил две сигареты одновременно. — Теперь ты в серьёзные люди подался. Ты человек, Саня. — Можно после работы с Русланом погулять? — Нельзя. Ты взрослый человек, Саня.
Годы кончаются, как сигареты: хоп — и нет пачки. Однажды Саня Светлов и Руслан созвонились, встретились и выпили. В кустах орали подростки, а они ползали по асфальту, тридцатилетние, со скучными морщинами у глаз, и их тошнило. — Я ядерщик! — говорил Руслан спьяну. — Я ядерщик. Атомы состоят из ангелов. Я блюю. — А я продавец дверей, — говорил Саня Светлов. — Я продавец дверей. Я продаю двери. Люди покупают двери. Нужны двери. Наши двери лучше. — Саня! — кричал Руслан, и изо рта у него текло. — Саня! Продай мне дверь. — Сделай бомбу, Руслан! Сделай бомбу! И Руслан встал из лужи рвоты и уставился на пятиэтажки, на тополя, на довольно красивый закат. Он вспомнил, что на первом курсе читал интересную книгу о
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (73) »