Ян Полищук, Борис Привалов, Борис Егоров НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО Роман-фельетон

Иллюстрации Е. Ведерникова

«Увидев безобразие,

не проходите мимо»

В. Маяковский

Фельетон первый. День рождения

Здание студии документальных фильмов носило транспортный отпечаток. Вестибюль был холоден и гулок, как зал ожидания пассажиров дальнего следования.

На студии стоял вокзальный гомон. Прибыл из командировки очередной кинообоз. Приехавшие метались среди колонн фасада. Механики из фонотеки, пользуясь случаем, записывали шум приезда: создавалась коллекция звуковых консервов. Грохот заготовлялся впрок для озвучивания кинофильма «Тише едешь — дальше будешь».

Творцы фильмов со сноровкой бывалых транзитников волокли предметы съемочного обихода. Не посвященный в тайны хроникально-документального производства увидел бы здесь однородную творческую массу. Студийный же старожил с первого взгляда определил бы, на какой ступеньке служебной лестницы застряли те или иные кинотруженики. Все определялось вещью, при которой они находились.

Уделом румяных стажеров была тяжелая осветительная аппаратура. Веру, надежду и любовь излучали их сверкающие, как софиты, глаза. Ассистенты горделиво тащили штативы. Это была следующая степень творческого доверия. Ее заслуживали отдельные лица, достигшие, как правило, тридцатилетнего возраста, имеющие высшее образование и прослужившие на студии не менее трех лет беспорочно. Точная оптика находилась в руках вторых операторов, людей выше среднего возраста. Многие из них втайне от сослуживцев уже писали мемуары «Узник съемочной камеры». Первые операторы — пожилые мужчины с проплешью — расхаживали налегке, размахивая, словно кадилами, ручными киноаппаратами. И все-таки самый тяжелый груз выпал на долю режиссеров, хотя в руках у них ничего не было. Они несли ответственность.

Остроносый блондинчик стажерского возраста бодро лавировал среди студийной сутолоки. Вместо полагающейся ему по рангу тяжести он почему-то держал в руке обыкновенную папиросную коробку. Заметив брошенный посреди вестибюля ящик, блондинчик нахмурился и грозно повел носиком.

— Эй, старики! — крикнул он. — Работа есть! Можаев, Благуша! Быстро!

Двое молодых людей направились к блондинчику. Первым подоспел Можаев, кудрявый брюнет с трубкой в зубах. Высокий юноша в больших роговых очках — Благуша — шагал степенно и неторопливо. Его мощным плечам, прикрытым спортивной двухцветной курточкой, мог позавидовать любой тяжелоатлет.

— Благуша прибыл! — доложил очкастый.

— Вот, — сказал блондинчик и повел носом в сторону ящика. — Надо быстро оттащить в подвал. Работа сдельная, хи-хи… Я бы в сам отнес, да некогда. Протарзанов папирос ждет.

И блондинчик, подхихикнув, умчался.

— Глумится, — добродушно улыбаясь, произнес Благуша. — Знает Власий: в последней экспедиции меня опять использовали как грубую тягловую силу. Установил я межстудийный рекорд по тасканию штативов.

— Гиндукушкину этот номер безболезненно не пройдет, — сердито сказал кудрявый брюнет. — Но ящичек-то действительно нужный предмет обихода. Раз-два — взяли…

Ящик поплыл по лестнице, ведущей в подвал.

— Помнишь, Юра, год назад, когда мы получали операторские дипломы, — пустился в лирические воспоминания Благуша, — нам казалось, что до создания хроникальных шедевров рукой подать. — Он браво нес ящик одной рукой, а другой отпихивал чересчур близко пробегающих кинодокументалистов. — Как говорят у нас в Виннице, «помазали губы медом, а облизати не дали».

— Давным-давно нам, Мартын, пора в самостоятельную путь-дорогу, — сказал Можаев со вздохом. — Надо коллективно таранить начальство… Хотя бы один сюжетик получить на двоих… В противном случае придется перейти работать на эстраду. Ты будешь вроде Тарапуньки…

Оттащив ящик, Можаев и Благуша вернулись в вестибюль. Народу значительно поубавилось: прибывшие уже разбежались по студии.

Прямо на операторов двигался полный молодой человек в мохнатом демисезонном костюме. Из бортов пиджака густо выпирал подкладочный волос. Начинающий толстяк утопал носом в раскрытой папке.

— Костя! — обрадованно закричал Благуша. — Подними глаза!

«За-за-за!» — подхватило эхо под вокзальными сводами.

— Приветствую в вашем лице, товарищ Шишигин, — произнес Можаев скучной скороговоркой, — не только редакторский актив студии в целом, но и персонально главу сценарного отдела…

«Дела-дела-дела…» — подтвердило эхо.

— Минуточку, — не отрываясь от чтения, сказал Костя Шишигин и быстро забубнил: — «Крупным планом ее лицо. Она улыбается, глядя на произведенную ею шайбу. Аппарат отходит. Затемнение». Все!.. A-а! Здорово, ребята! Вы вместе — ходячая диаграмма: долговязый Мартын Благуша — количество художественных фильмов в сороковом году, а недомерок Юрий Можаев — урожай прошлого года.

— Ах, краще было бы наоборот! — печально улыбнулся Мартын.

— Чего же тут удивительного, — взмахнул погасшей трубкой Юрий, — если даже такие мастера, как мы с Мартыном, находимся в простое? Правда, мы к художественным фильмам прямого отношения не имеем, но…

Обычно округлое лицо Шишигина от улыбки стало овальным.

— Подумаешь, какой-нибудь годик не доверяют самостоятельного сюжета! Другие по пять лет бьют баклуши. Ибо сказано, чада мои, в священном писании — вы, конечно, по необразованности не читали этого альманаха: «оставайтесь в Иерихоне, пока не отрастут бороды ваши».

— Зажимают молодых, — беззлобно сказал Благуша. — Ты бы, Костя, как член художественного совета, устроил нам сценарий! Вспомни молодость и общежитие, в котором мы провели три года…

Мартын умоляюще улыбнулся.

— Сто тринадцатый вариант мартыновской улыбки, — заметил Юрий, поглядев на своего товарища. — Никто, Костя, не умеет улыбаться так, как Мартын. От его улыбки тают сердца девушек. Но, к сожалению, на начальство она не действует… И на тебя тоже…

Мартын снова улыбнулся, на этот раз смущенно, и, чтобы чем-то заполнить паузу, сказал:

— Помоги, Костя, мы же старые-престарые товарищи. Вспомни…

— При чем тут воспоминания? Зачем здесь лирика? — воскликнул Шишигин, и глаза его засветились лукавством. — Для чего же я стал руководящим товарищем?! Мой первейший долг угнетать молодых.

— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого, — сказал Можаев. — Меня лично начальство уже пугается. По самым скромным подсчетам, я общался с Леденцовым тридцать два раза, с Фениксовым — шестнадцать.

— И в конечном счете, — добавил Мартын, —