побежал по кругу, споткнулся, упал, судорожно подергиваясь. Через несколько секунд затих. Издаваемые разрушенным лежбищем звуки заставляли вздрагивать упавшую на песок статую.

Я завел грузовик и, с трудом развернувшись, отправился назад в Далриа.

Он, конечно, был мертв. Я был уверен в этом прежде, чем дотронулся до него. Одно силиковиталовое лежбище погибло. Остальные тихо напевали вокруг, забыв о своем раздражении, как только причина исчезла. Я наклонился к Питеру Далриадиану, пощупал его запястье и медленно начал подниматься к дому.

Когда вышел на верхнюю террасу, мое внимание привлекло движение штор в верхнем окне. Присмотревшись, я разглядел лицо Лорны в глубине. Мне хотелось удержать ее, но из окна нельзя было не увидеть тело. Не замечая меня, она посмотрела вниз в сад. Я сочувствующе закусил губу, ожидая, как болезненно исказится ее лицо.

Но ни боль, ни горе не отразились на нем. Напротив — она улыбалась.

Что-то липкое и холодное вползло в меня, поднялось от ног к животу, и его лапа с острыми когтями сжала мне сердце.

Шторы задернулись. Я продолжал смотреть на окно, не в силах поверить собственным глазам; теперь все стало на свои места — ее интерес к Сиренам после случая с подругой, изучение порогов их чувствительности, желание иметь непременно сад, статуи, не закрепленные на пьедесталах. Выбрано было и место на террасе, чтобы ее вспыльчивый муж мог нас хорошо видеть. Все очень тщательно продумано. Кто из судебных обвинителей осмелится заявить, что Лорна Далриадиан виновна в смерти своего мужа Питера?

Сколько же было в ней лжи? Чувствовала она что-нибудь, кроме желания быстрее осуществить свой план?

Я должен пойти к ней: она все объяснит, успокоит взглядом своих бездонных, золотых глаз.

Противоречия разрывали меня.

В саду пели Сирены. Слушая их, я вспомнил, что ее глаза могут быть темными и пустыми. Собрав последние остатки воли, зажимая пальцами уши, я бросился вон из сада.