- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (159) »
Илья Ильф, Евгений Петров Собрание сочинений в пяти томах Том 5. Рассказы, очерки, фельетоны
Илья Ильф
Рассказы, очерки, фельетоны (1923–1929)
Москва, Страстной бульвар, 7 ноября*
В час дня
По Тверской летят грузовики, набитые розовыми детскими мордочками. – У-р-р-а! Мордочки и бумажные флажки улетают к Красной площади. Дети празднуют Октябрь. За ними, фыркая и пуская тоненький дым, грохочет зеленый паровоз М.-Б.-Б ж. д. Прошли железнодорожники – идут школы. Школы прошли – опять надвигаются рабочие. – Долой фашистов! Через Страстную площадь проходят тысячи и десятки тысяч. Тысячи красных бантов. Тысячи красных сердец. Тысячи красных женских платочков. Манифестации, растянувшиеся по Страстному бульвару, терпеливо ждут своей очереди. Десять часов. Одиннадцать. Двенадцать. Но от Ходынки, от Триумфальных ворот все валит и валит. Вся Москва пошла по Тверской. Так зимой идет снег, не перерываясь, не переставая. И в ожидании колонны рабочих на бульваре развлекаются чем могут. Усердно и деловито, раскрывая рты, как ящики, весело подмигивая, поют молодые трактористы, старые агрономы, китайцы из Восточного университета и застрявшие прохожие. Поют все.Вздувайте горны, куйте смело…
Мы, молодая гвардия…
Это есть наш последний…
Ни бог, ни царь и ни герой…
1923 (обратно)
Рыболов стеклянного батальона*
– Посмотрел я на эту рыбу… Человеку, который это говорил, было тридцать лет. А мы валялись по углам вагона и старались не слушать. – После рыбы хорошо пить чай, – продолжал голос. Мы, это – первый взвод батальона. Никому не было известно, какого полка мы батальон. Числом мы тоже подходили всего шестьдесят человек. Но нас называли батальоном. – Стеклянный батальон! – сказал комендант Гранитной станции, когда нас увидел. – Рвань! – добавил комендант. – Я думал, хороших ребят пришлют, а они все в очках! Мы остались на охране Гранитной. Потом комендант переменил свое мнение, но кличка пошла в ход, и мы так и остались стеклянным батальоном. – Посмотрел я на эту рыбу… Никто даже не шевельнулся. От пылающего асфальтового перрона, шатаясь, брел ветер. Горячий воздух сыпался как песок. Это был девятнадцатый год. Я поднялся и вышел. Лебедь пошел за мной. Это он рассказывал про рыбу. Он всегда говорил о ней. Далась ему эта рыба. Я пошел на станцию. Лебедь двинулся в противоположную сторону, и я знал, куда он идет. Было очень скучно и очень жарко. Охрана станции – дело простое, а газеты не приходили уже вторую неделю. Разгоряченный асфальт обжигал подошвы, с неба, треща и все разрушая, сыпалась жара. У стенки, в тени, где стоял накрытый гимнастеркой пулемет, я обернулся. Лебедь уже был далеко. Виднелась только его плывущая в пшенице голова. – Куда пошел? – закричал я. Голова обернулась, что-то прокричала и унеслась дальше. Впрочем, я знал, куда пошел Лебедь. Ему было идти версты полторы. До пруда. Там он удил рыбу, о которой говорил. – Все к ней ходит? – спросил пулеметчик, зевая. – Ходит, – сказал я. – А что слышно? – Да ничего. Мохна, говорят, у Татарки стоит. Врут. Чего ему сюда идти? Не его район! А насчет рыбы Лебедь, конечно, запарился. Мне стрелочник говорил. Никогда ее там и не водилось. Я ушел. История рыбы такая. Видел ее в этом пруду один только Лебедь. – Длинная и толстая. Вроде щуки. Смеялись над ним сильно. Ну, откуда же в пересохшей луже рыба? Дела нет, скучно – и пошел смех, один раз вечером даже спектакль об- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (159) »