Злобин Степан Павлович
Салават Юлаев
Степан Павлович Злобин
Салават Юлаев
Исторический роман
В романе "Салават Юлаев" рассказывается об участии башкирского народа в крестьянском восстании под предводительством Емельяна Пугачева.
{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.
СОДЕРЖАНИЕ
Пролог
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Примечания
Краткий пояснительный словарь
ПРОЛОГ
В широкой зеленой долине, которая лежала между двух горных хребтов Урала, закат отгорел, и последние отблески его угасали над гребнями гор, когда Юлай{31}, старшина{31} Шайтан-Кудейского юрта Сибирской дороги{31}, окруженный сыновьями и сродниками, приготовился к рассказу о своей юности. Он откашлялся и разгладил седоватую бороду, поглядел на стоявший перед ним широкий деревянный тухтак, наполненный до краев кумысом, но не протянул к нему руки; поднял глаза и молчаливо обвел из-под лохматых бровей взором синеющие вдали каменные груды Урала, скользнул взглядом по начавшим уже расплываться в сумерках лицам родных и подчиненных и глубоко вздохнул...
Все ждали. Старики братья, опустив бороды к самым коленям, тесным кругом сидя на подушках, сыновья и племянники, юноши с искрящимися глазами, в необычной для молодежи тишине, потому что все знали, что рассказ будет о битвах, о войне, в которой Юлай сам принимал участие{31}; бедняцкая молодежь, оборванные пастухи, дальние родичи и слуги, допущенные к кошу старшины, замерли в привычной почтительности к нему, самому богатому человеку и главе рода.
Старшина еще раз откашлялся, вздохнул и повел рассказ:
"С той поры прошло тридцать кочевок. Ровно три десятка раз люди оставляли зимовье и выезжали в степи. Я был тогда вот таким юношей, - указал старшина на своего среднего сына, сидевшего тут же. - Во мне кипела и пенилась кровь, она струилась так быстро, как воды Иньяр-елги.
Тогда была большая война. Башкиры не захотели слушать русских и выбрали себе хана Кара-Сакала{31}, но не хан был самым главным в этой войне.
Я знал хорошо человека, задумавшего ее. Это был старшина Аланджянгул{32}. Он был грамотей и хорошо знал Коран. Это было в гостях у моего отца на празднике сабантуй; так же, как сейчас, гости сидели на кошмах и подушках и совсем свечерело. Все слушали рассказы батыров о сражениях с гяурами и кайсаками. Занятней всех говорил дальний гость Салтан-Гирей, которого в первый раз привел в кош отца моего старый знакомец Аланджянгул. В тот день Салтан-Гирей натянул богатырский лук Ш'гали-Ш'кмана{32}.
Когда гость кончил говорить, все молчали, и все выпили по глотку кумыса, потому что от его рассказа у всех пересохло в горле, как после настоящей битвы.
Тогда его друг, Аланджянгул, сказал рассказчику:
- Салтан-Гирей! Ты храбрый. Ты не раз бился с неверными. Они отняли у тебя нос, левое ухо и мизинец правой руки, но они не смогли отнять храбрости. Красота нужна луне и женщине, солнцу и мужчине нужны жар и сила. Салтан-Гирей! Кровь твоя горяча, как огонь солнца, ты натянул лук Ш'гали-Ш'кмана. Будь нашим ханом. Мы оденем тебя в шелковые одежды!..
И все засмеялись, потому что были пьяны и веселы и утомились долгим молчанием во время рассказа Салтан-Гирея.
Я не мог смеяться. Я был еще молод, чтобы смеяться при старших. Я подавал теплую воду для омовения рук гостям, а мой младший брат носил за мной расшитое полотенце. Нам было тоже, как всем, смешно подумать, что у нас будет безносый хан, но мы удержались; когда же я пошел за водой, брат мой убежал за кош, и мы хохотала вдоволь, катаясь по росистой траве.
Прошла зима. Опять наступило время кочевья, и вот от коша к кошу табунами помчались вести, что явился в степях Кара-Сакал-батыр, могучий воин и мудрый человек, который обещал освободить башкир от власти гяуров.
Говорили, что сам он родом с Кубани, где властвует его брат Гирей-хан, и что этот хан обещал привести башкирам на помощь свои войска. И народ захотел воли, по жилам башкир полилось вместо крови расплавленное железо, хотя недавно еще горько окончена была война и у многих сочились незажившие раны.
Ай-бай! Страшно было тогда!
Брат брату не мог верить.
Русский начальник Сайман*{33} запугал башкир пытками и мучениями, и из страха они выдавали друг друга!
______________
* Сайман - генерал-майор Л.Я.Соймонов. (Здесь и далее примеч. Ст.Злобина.)
Хуже было: верные русской царице тарханы{33} писали доносы на своих недругов русскому начальнику: вот, мол, такой-то батыр{33} против русской царицы бунтовать хочет, хочет силой отнять башкирские земли.
Тогда приезжали солдаты и увозили человека в город - в тюрьму.
Тарханы, у которых во время прежней войны бунтовщики отняли много добра, теперь требовали его назад, и русский начальник велел отдавать им. Простые башкиры совсем пропадали.
В это время русским начальником в Уфе был хитрый человек Кириллов{33}. Он сказал: "Который башкурт станет про бунт доносить, того тарханом сделаю". И вот все недобрые люди стали писать доносы, и правильные и неправильные, только чтобы получить тарханскую грамоту{33}, чтобы не платить ясак царице и своих же братьев башкир безнаказанно грабить.
Еще начальник послал солдат собирать для царицы лошадей за прежнее восстание, и тех лошадей называли "штрафные лошади"{33}.
Так разоряли башкир. И вот слово такое пошло:
- Кара-Сакал-батыр не велит штрафных лошадей отдавать гяурам и не велит уступать русским землю.
- У Кара-Сакал-батыра кунак, старшина Сеит{33}, всех, кто скрывается от начальства, в свой юрт принимает.
- Кунак Кара-Сакал-батыра, старшина Алдар, генеральскую грамоту, где сказано - за восстание деньги большие собрать, на пол бросил и деньги начальникам давать не велит.
К осени возвратились с кочевья. Тогда стали чаще приезжать к отцу богатые, знатные гости. Нас, молодых, высылали из дому и сами тайно совещались, а мы, как волки, почуяли, что будет кровь, и, не говоря старикам, стали точить кинжалы, стали готовить стрелы...
В первый раз зимой нам пришлось показать удаль. Вечером отец призвал меня к себе и сказал:
- Ишимбет, каратабынский старшина, написал донос на Алдара начальству. Сын его повез бумагу в город; его надо догнать сегодняшней ночью и бумагу отнять.
Я не дослушал отца, и когда он кончал слова, я уже сидел на лошади. С двумя товарищами помчался я через горы, с утеса на утес. Из-под конских копыт вырывались камни, и мы уже не слыхали, как они достигали дна ущелий. Встречные ветки секли нам лица, через юркие речки, не застывавшие и зимой от быстроты течения, мы не проезжали, а перелетали. Луна гналась за нами, вспотевшая и высунувшая язык, а ветер отставал позади, как хромая кляча. К концу ночи
