против его храбрости и честности, а уж то, что он кальвинист, не сможет отрицать никто, но он душой и телом предан принцу Оранскому, а вы с ним не в ладах. Так кого вы собираетесь нанять на службу Генту?
Члены совета восемнадцати многозначительно переглянулись. Молодой полковник оказался не так прост, как казалось. Судя по его рассуждениям, о расстановке сил во Фландрии юноша знал не понаслышке. К тому же, вынуждены были признать правители Гента, им и правда не из кого было выбирать. Не зная, о чем думают его наниматели, Александр решил не останавливаться на достигнутом.
— А еще можно вернуть герцога Арсхота, — нанес последний удар полковник. — Можно даже извиниться перед ним за арест, открыть ему ворота, а потом помолиться перед смертью за своих врагов…
Правители Гента вновь переглянулись, полностью разделяя мнение офицера о Филиппе де Круа.
— Да, господа магистрат, я вам не нравлюсь, но больше вам выбирать не из кого, иначе вы не писали бы моей тетушке и не желали, чтобы здесь появился я или мой кузен. Прочим кандидатам судьба вашего города либо полностью безразлична, либо они испытывают к нему такую любовь, что предпочли бы захватить целиком, со всеми улицами, домами, каналами, мостами и судами. А я — Александр де Бретей, потомок герцогов Гельдерна, не нуждаюсь в графской короне — я и так граф.
— Но вы католик…
— А разве те англичане, что ценой своей жизни купили жизнь обитателей Харлема, не были католиками? — возразил Александр.
Господа из совета вновь замолчали, не имея возможности отрицать всем известный факт.
— Мне говорили, что в Генте умеют ценить людей по их достоинствам, а не по вере, происхождению или возрасту, — неожиданно для себя продолжил Александр, а потом сказал нечто такое, от чего подавляющее большинство французских дворян сочло бы себя обесчещенными и отправилось бы спасать утраченную честь в какой-нибудь самоубийственной атаке. Видимо, босоногое детство на улицах Парижа, а также общение с Жеромом и Смиральдой не прошло для офицера даром: — А еще мне говорили, что в Генте умеют достойно оплачивать услуги нужных городу людей. Так вот, господа магистрат, я явился в Гент, чтобы защитить его от испанцев, и я надеюсь, вы сделаете все, чтобы эта задача стала выполнимой.
— В конце концов, — заговорил один из членов совета, — мы можем нанять его на полгода… а потом решать….
— Да, — согласился глава совета, — так будет лучше всего…
— Однако мы не потерпим никаких папистских проповедей, вы понимаете нас, граф?
— Но я же должен где-то молиться и слушать мессу, — возразил Александр. — Вы-то не отказываете себе в богослужении. Мои офицеры и солдаты также нуждаются в нем.
— Ну, хорошо-хорошо, — примирительно проговорил глава совета восемнадцати. — Но помните, вы отвечаете за своего попа головой. Он не должен вести проповедь за пределами вашей казармы… И не должен смущать своим видом жителей Гента…
— Да-да, пусть при выходе в город переодевается в светское платье! — подхватил еще кто-то.
— Это невозможно, капеллан приносил обеты — он не может нарушить клятву, — возмутился Александр.
— Ну, тогда… пусть закутывается в длинный плащ, — нашелся председатель. — Поверьте, юноша, эти требованья прежде всего отвечают интересам вашего капеллана. Пока жители Гента не узнают, что этот человек находится у вас на службе, он вполне может пострадать. Паписты слишком многое натворили в нашем городе, чтобы им можно было доверять…
Александру было, что ответить на эти обвинения, но он напомнил себе, что прибыл в Гент не для того, чтобы вести богословские споры и уж тем более не для того, чтобы выяснять, кто — католики или кальвинисты — причинили больше обид ближнему.
— И еще мне нужен дом, — сообщил граф де Саше. — Мне надо где-то жить, собирать офицеров, проводить советы…
— Советы вы можете проводить здесь, а под жилье для вас снята комната в гостинице. Первое время вы вполне можете жить там. После подписания контракта вас проводят. А теперь давайте вернемся к нашему соглашению.
Еще около часа ушло на согласование пунктов контракта, а когда Александр, наконец, смог поставить под договором подпись и был отпущен восвояси, в ушах у него звенело, желудок сводило от голода, ноги ныли, как после самого трудного похода. К величайшему разочарованию полковника, в гостинице, где он должен был поселиться в компании с Шатнуа, пообедать не удалось.
— Мой господин, обед вы уже пропустили, — невозмутимо сообщил хозяин гостиницы, — а ужин у нас через два часа. Будьте уверены, наша кухня — одна из лучших в Генте. Вы наверняка будете довольны.
Александр обреченно кивнул. Лицо Шатнуа вытянулось.
— Я не сомневаюсь в вашем мастерстве, — утомленно проговорил полковник, — но нам хочется поесть прямо сейчас. Прикажите подать что-нибудь в номер.
— Мой господин, — удивился почтенный фламандец, — у нас не принято есть в комнатах. Подождите ужина. На ужин вы сможете спуститься в общий зал, а моя жена подаст свиной окорок с горчицей, жаренную капусту и лучшее пиво Гента! О, наше пиво, наши окорока и горчицу хвалил сам император Карл! Вы непременно должны попробовать!
Желудок Александра отозвался громким урчанием, и полковник с удивлением понял, что этому урчанию вторит еще одно утробное ворчание — кажется, это отозвался желудок Шатнуа. Граф де Саше сглотнул слюну и поинтересовался, где все же можно перекусить, не дожидаясь обещанного ужина.
Достойный житель Гента с сожалением посмотрел на французов, удивляясь тому, до чего же паписты не понимают красоты размеренности и порядка. Оставалось порекомендовать чужестранцам расположенный на соседней улице трактир, заведение небольшое, но чистое, с неплохой кухней и достойным хозяином, не забыв, правда, предупредить, что в такой неурочный час гости вряд ли смогут рассчитывать на что-то особое.
Обещанный трактир носил странное название «Три мухи», и каким-то непонятным образом оказался втиснутым между двумя соседними домами, так что Александр задумался, а смогут ли они с Шатнуа поместиться в трактирную комнату, лишь по какому-то недоразумению именуемую «залом». К потрясению голодных французов это оказалось далеко не главной их проблемой. Выслушав сетования трактирщика, что его племянник вернется с фермы часа через полтора и тогда он сможет угостить их всем, чем они пожелают, офицеры смогли разжиться лишь полкругом черного хлеба, куском сыра, миской бобов и кувшином пива. На просьбу Шатнуа подать вина, оскорбленный в лучших чувствах трактирщик сообщил, что подобную кислятину у себя не держит.
Александр угрюмо поглощал бобы и