поощряемая, до ужасающих размеров дошел бесстыдный разврат и полный упадок духовности. А у нас в церкви один за другим стали уходить в иной лучший мир достойнейшие священнослужители и заслуженнейшие старейшие наши иерархи, воспитанники старой нашей духовной школы и Православной России. И все больше и больше стала ощущаться какая–то духовная пустота. А рост преступности дошел, наконец, до того, что во многих городах страшно стало выходить на улицу, не только ночью, но и днем. Нагло поднял голову открытый сатанизм, получивший официальное признание в качестве «религии»(!).

И слишком явно видно было, что все это делается по одному общему определенному плану, по указке «свыше». И все, кто еще не ослепли духовно, вполне естественно стали говорить о приближении «последних времен» и об «Отступлении», ибо во многом так явно чувствовалось зловонное дыхание приближающегося антихриста.

Вся эта стремительно растущая духовная разруха во всех областях жизни не могла не побуждать нас к особенно–усиленной и горячей проповеди Слова Божия, без всяких личных домыслов и ни к чему не нужного философствования, с единственной целью показать, до какого подлинно–катастрофического положения дожили мы и весь современный мiр, и где нам искать спасения.

«Горе мне, если не благовествую» (1 Кор. 9, 16) — так ведь учит нас, пастырей, а тем более архипастырей, Слово Божие.

И вот, вследствие всех тяжелых душевных переживаний на почве происходящего, постиг меня (так, по крайней мере, свидетельствуют об этом врачи!) целый ряд весьма тяжких заболеваний, едва не лишивших меня этой временной земной жизни, поскольку не мог я примириться со всем, что творится вокруг и относиться ко всему этому равнодушно.

И до сего времени еще не удается мне полностью окрепнуть, но благодарю Бога и за то, что не лишил Он меня, Всеблагий, сил и возможности благовествовать, и устно и письменно, то наше учение веры и благочестия, к благовествованию которого, и притом неустанному, призываются все истинные пастыри Христовой Церкви, в чем и заключается главный долг и обязанность их служения, а тем более — в такое страшное время повального отступничества, когда многие боятся возвышать свой голос и предпочитают молчать. Но ведь «молчанием предается Бог» (св. Григорий Богослов)!, а потому страшно за таких боязливо молчащих пастырей, предпочитающих быть наемниками, а не пастырями!

Ведь св. Апостол Павел так наставлял пастырей в лице своего преданного ученика Тимофея:

«Проповедуй слово, настой благовременне и безвременне, обличи, запрети, умоли, со всяким долготерпением и учением» (2 Тим. 4, 2).

Не мне судить, как выполнял я это. Судить меня будет, как и всех нас, нелицеприятный Бог. Но одно могу сказать: делал я это честно, по совести, не взирая на лица.

Боже, милостив буди мне грешному!

Когда мы сможем Новый год праздновать?

Мы, люди, — разумные твари, ибо Бог есть Высший Разум, а Он сотворил нас «по образу Своему» (Быт. 1, 27). Эта разумность и есть главное отличительное свойство наше. Именно поэтому враг Божий и враг человеческого спасения — диавол, желая изгладить в нас образ Божий, больше всего и ополчается на нашу разумность, внушая нам творить, вопреки всякому здравому смыслу, самые неразумные вещи.

Можно смело сказать, что человек больше всего мучится и страдает на земле именно от того, что слишком часто действует наперекор требованиям своей богозданной природы, то есть: вместо разумной деятельности, увлекается совершением неразумных дел и поступков, вследствие чего спотыкается, падает и больно ушибается, а иногда и расшибается насмерть.

А для того, чтобы жить достойно своего высокого человеческого звания, надо всегда, решаясь на какое–либо дело, на тот или иной поступок, предварительно ставить себе вопрос: «А разумно ли то, что я собираюсь делать?»

Вот и в нынешний день, при наступлении Нового Года, естественно задать себе вопрос: «А разумно ли встречать Новый Год так, как это вошло теперь в моду?» Разумно ли ночь наступления Нового Года проводить в веселой, легкомысленно–настроенной компании, в объядении и пьянстве, в плясках и всяких нескромных развлечениях и увеселениях?

Разумно ли вообще встречать Новый Год веселием?

А уж совсем нелепа и бессмысленна мода, появившаяся в эмиграции заграницей — встречать так Новый Год дважды: и по новому и по старому стилю!

Но какой, собственно, во встрече Нового Года может быть повод к веселию, да еще такому, которое в наши дни зачастую переходит все границы приличий и становится похожим на какие–то языческие вакханалии?

Впрочем, это и есть несомненный пережиток язычества, ибо суеверные язычники были убеждены, что чем веселее «встретить» Новый Год, тем более веселым и счастливым он будет для них.

Но ведь мы — не язычники, а разумности в этом нет никакой, и для нас, христиан, это и предосудительно и неприлично.

При наступлении Нового Года искони принято было у нас желать друг другу «нового счастия».

Но откуда и от кого можем мы ожидать этого «нового счастия»?

Конечно, от Того только, в руках Которого находится жребий нашего временного бытия земного и что еще важнее — участь наша в вечности — от Творца нашего и Промыслителя Бога.

Каждый вновь наступающий Новый Год должен напоминать нам, что еще на год сократилась наша земная жизнь, что еще на один год приблизились мы к неизбежно ожидающей нас вечности. И кто знает: быть может, этот наступающий Новый Год будет вообще последним годом нашей земной жизни?

Что же? Неужели по этому поводу надо веселиться до упаду?

Не разумнее ли, не правильнее ли эту ночь наступления Нового Года провести в молитве о том, чтобы Господь «благословил венец наступающаго лета Своею благостью», простив нам «вся согрешения вольная и невольная, в мимошедшем лете зле нами содеянная»?

К этому как раз и призывает нас св. Церковь, установившая даже особый чин «Молебного пения на Новый Год».

Не потому ли жизнь наша с каждым годом все мрачнее и мрачнее становится и вместо «нового счастия» постигают нас только все новые и новые беды, скорби и несчастия, что мы не молимся Господу Богу при наступлении Нового Года, а безумно предаемся всяким безчинным забавам и увеселениям совсем по–язычески?

Духовное небрежение наше, нерадение и окамененное нечувствие доводит нас до того, что мы не делаем даже того, что общепринято делать в обычной мирской жизни. Все гражданские