Анжел Вагенштайн ДВАДЦАТЫЙ ВЕК. ИЗГНАННИКИ Пятикнижие Исааково Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки) Прощай, Шанхай!

Штрихи к портрету Анжела Вагенштайна

За последние двадцать лет в болгарской литературе произошла замечательная метаморфоза. Известный автор киносценариев Анжел Вагенштайн проявил себя как писатель — автор романного триптиха «Пятикнижие Исааково», «Вдали от Толедо» и «Прощай, Шанхай!», который привлек многотысячную читательскую аудиторию, был переведен на многие иностранные языки, номинирован на литературные премии в Германии, Польше, Америке и на премию ЮНЕСКО, удостоен престижных французских, испанских, итальянских орденов и наград.

Эти три книги неразрывно связаны и не могут существовать одна без другой. Так, например, герой «Пятикнижия Исаакова», уроженец Галиции Исаак Якоб Блюменфельд является бесспорным предшественником тех разнородных по крови пловдивчан, которые в действительности принадлежат к различным этносам, но имеют общее отечество — город, столь отдаленный от Толедо и столь приближенный к нашей современной жизни, что кажется, будто только этот космополитический Шанхай может дать представление о возможных и невозможных перевоплощениях времени и человека.

Один из героев, флейтист Симон Цинер, попадает в Шанхай после лагеря Дахау, где ему искалечили пальцы рук. «Я забыл умереть!» — мрачно говорит он, когда его спрашивают, как он остался в живых. Это ключевая фраза. По ней можно судить о злосчастьях и других героев: солиста Дрезденской филармонии знаменитого скрипача Теодора Вайсберга и его жены Элизабет, актрисы, звезды Карнеги-холла, защитившей свою честь и погибшей во имя любви к мужу еврею; Хильды Браунфельд, которая, чтобы спасти свою торговлю шляпами, берет фамилию Браун, — Хильды, воспетой в стиле хайку влюбленным в нее мужчиной как «белый ветерок из далеких земель»; Шломо Финкельштейна, карлика с исполинской закваской; астрофизика Маркоса Аронсона, зарабатывающего на хлеб продажей рисовых лепешек; музыканта-космополита Иштвана Келети, не умеющего позаботиться о себе, но способного отдать все родной душе; хирурга профессора Менделя… И других.

Если одни шанхайские евреи прибыли туда по древнему Шелковому пути, а другие — на двух суденышках «Конте россо» и «Конте верде», то есть и такие, которые попали на этот «перекресток» в результате вселенской катастрофы, жертвами тотального изгнанничества, поразившего мир в XX столетии: гражданин Швейцарии Жан-Лу Венсан, китаец Чен Сюцинь, японец Хироси Окура, немец Альфред Готтфрид Клайнбауер… Они тоже «забыли умереть»: в Германии, или в Испании, или в Японии, и продолжили жить в Шанхае.

Этот город известен нам из приключенческой литературы прошлого века. Вики Баум или Перл Бак донесли до современного читателя дыхание того космополитического побережья. Но в повествовании Анжела Вагенштайна мир выглядит другим, и он действительно другой, поскольку и наш автор принадлежит к иной социальной породе, обладает другими качествами, является писателем, исполняющим особую миссию.

Для Вагенштайна Шанхай — малоизвестное в то время место, где в годы Второй мировой войны евреи находят убежище от преследований нацизма, одновременно — это сверхнаселенная пустыня, через которую, как в библейские времена, им предстоит пройти; это арена противостояния, вдохновлявшегося планетарным антифашизмом.

На этой арене появляется болгарин, который всегда действует «под внешностью чужой и с именем новым», родной язык которого схож с португальским, человек без прошлого. Этот эпизодический герой пришел в роман, следуя по пути из Теруэля в Париж и оттуда в Шанхай. Он высвечен боковыми прожекторами повествования, что естественно для Вагенштайна, который нередко обращается к кинематографической стилистике. Его образ запоминается, потому что Жан-Лу Венсан — он же Владек, он же Христо Боев, он же Иван Винаров, а может быть, и Иван Караиванов, бесследно исчезнувший в огне мирового противоборства болгарский антифашист, о котором известно лишь то, что он жил и умирал по нашу сторону всемирной баррикады.

Вот как выглядит великое мировое противоборство в представлении мистера Го, бывшего гимназического учителя немецкого языка, переводчика «Майн кампф», произведенного японскими властями Шанхая в комиссары Зоны или гетто: «Всем должно быть ясно, что мы воюем против еврейской Англии и еврейской Америки. Наши немецкие союзники воюют и с еврейской Россией. Так что вы для меня военнопленные…»

По поводу этих обитателей Зоны японец Санеёси-сан, разведчик высокого ранга, рассуждает, что в военном отношении силы врага измеряются в брутто-регистр тоннах водоизмещения его военного флота, в численности его самолетов, в количестве и вооружении его армий, в их подготовке и боеспособности, в обеспечении тыла. Но что общего имеют с данной проблемой эти обшарпанные немецкие, австрийские и невесть еще какие евреи здесь, в шанхайском квартале Хонкю, — рассуждает он.

Одних героев Анжела Вагенштайна можно распознать по страданиям и преследованиям, которым они подвергаются, других — по их готовности искупить малые вины своих отечеств: миллионы маленьких вин, составленных из молчания, равнодушия, послушания, мифов о воинской чести. Писатель исполнен сочувствия к этим людям, ведь сочувствие к униженным, оскорбленным и отверженным есть знак принадлежности к мировой литературной классике.

Романный триптих Анжела Вагенштайна приковывает внимание к мировому антифашизму — единственной политической идее, вокруг которой объединились составившие высокий ареопаг XX века Бертольт Брехт, Поль Элюар, Мигель Эрнандес, Луи Арагон, Илья Эренбург. Отныне — и Анжел Вагенштайн.

Никола Инджов

ПЯТИКНИЖИЕ ИСААКОВО

Анжел Вагенштайн.

Петокнижие Исааково.

София: ИК «Колибри», 2011.

Перевод Валентины Ярмилко под редакцией Сергея Бару

«Если бы у Господа были окна, все стекла Ему давно бы высадили!»

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Кроме заглавия этого, с позволения сказать, произведения (которое есть ни что иное как добросовестная запись чужих воспоминаний и размышлений), я ничего не придумал