он устраивал. Судом оправдан.

— За недостаточностью улик, — напомнил Фима.

«Так кто есть кто, так кто был кем…» — пел Высоцкий из флэшки.

— Мы никогда не знаем, — продолжил я.

— Внешность и сущность у этого существа все же разные, — заметил Фима.

— О, нет, его глаза не лгут. Они правдиво говорят, что их хозяин плут.

— Бёрнс?

— Да, в прошлой жизни это был Бёрнс. А теперь, вполне может статься, что и твой Быков.

Фима усмехнулся.

— Быков таки вполне. Способен.

«Быть может, этот черный кот был раньше негодяем…» — пел мертвый человек.

Фима усмехнулся.

— Володя, а ты уверен, что мы все те же самые человеки, что и до бифуркации?

— Что за вопрос. Нет, конечно. Все изменились. В той или иной степени.

— Я не про это. Я за идентичность спрашиваю. Быть может, мы сейчас вообще дубликаты какие-нибудь? А исходные, так сказать, экземпляры давно уже не существуют?

— Бефобастрон его знает. Мы вряд ли способны проверить, — сказал я. — Да и не стоит. Попытка может кончиться загородной лечебницей. Примеры приводить?

Как всякий разумный человек, Фима не до конца был уверен в своем психическом здоровье. Особенно побывав в засыпанном «спасательном гробике» на глубине в полтора километра. Поэтому он поежился, опять усмехнулся и осторожно замолчал.

* * *

Мы остановились у супермаркета. Купили водку, черного хлеба, ташкентских помидоров и минералку. Потом попали в пробку и, конечно же, к назначенному мной самим времени не успели, все уже сидели за столом.

С мороза выпили по штрафной, получили порцию шуточек. Еще получили по соленому рыжику, и только-только собрались отведать калифорнийского вино-винца, которое привез друг Баб от френда Джимми, как вдруг в прихожей прозвучал полонез Агинского.

Звонок с этим произведением нам подарила Ядвига Леопольдовна. В новой жизни все старые знакомые задаривали нас подержанными вещами, которые не знали, куда пристроить. Видимо, из сочувствия к тому, как низко я скатился по социальной лестнице. Тарас, например, как был президентом, так и остался. Меня к себе звал, только я не согласился. Потому что столица на этот раз у него была в Киеве, а мне больше Москва нравится.

— Мы кого-то ждем? — спросила Алиса.

Я промакнул усы салфеткой.

— Нет, все в сборе. Может, телеграмма?

Алиса кивнула и вышла. Через минуту вернулась и с деланным спокойствием сказала:

— Володя, Федеральное агентство правительственной связи.

— Эге, — сказал Туманян. — Неужто случилось обострение сознания у нашего нынешнего?

— Хорошо бы, — сказал я, откладывая салфетку. — Если никто не пострадает.

Федеральное агентство выглядело солидно. Почти весь наш невеликий коридорчик заполнял здоровенный офицерище. В руках он держал особый чемоданчик. Маленький такой, бронированный и несгораемый. Соединенный наручниками с запястьем.

Еще один офицер, менее громоздкий, но очень подвижный, как будто состоящий из одних шарниров, просматривался через приоткрытую дверь на лестничной площадке.

— О! Рано или поздно, все друг с другом встречаются, не так ли? — сказал я.

— Хвала Карробусу.

— Скорее, бефобастрону.

— Да оба постарались. Черешин?

— Что?

— Черешин, говорю? Владимир Петрович?

— А то не знаешь.

— Усов раньше не было, — усмехнулся офицер.

Лучше бы он этого, не делал, честное слово. Я успел отвыкнуть.

— И что, паспорт принести?

— Да ладно уж. Вот здесь и здесь распишитесь. И время проставьте.

Странное дело. Президентом я быть перестал, а расписываться приходилось на каждом шагу. За очень скромную зарплату.

— А что привезли-то?

— Письмо привезли. Ну и пропуск, естественно.

— Прямо оттуда?

— Так точно. Дважды Владимир.

Я расписался, и мы с любопытством взглянули друг на друга.

— Так. Значит, опять при органах? — спросил я.

— Карма. При моей комплекции другую работу отыскать трудно.

— И подполковник Терентьев командует?

— Нет. Терентьев теперь гастроэнтеролог.

— Кто?

— Гастроэнтеролог. Язвы народные врачует.

— Здорово. А раньше-то бичевал.

— Что и говорить. Чудны дела твои, о великий аншарх.

— В прошлой жизни Волга впадала отнюдь не в Азовское море.

— Да. И Фанни Каплан не совсем Ильича подстрелила. Поэтому в Мавзолее другие останки покоились. Если это можно назвать покоем.

— Все помнишь?

— Скажем так, многое. Владимир Петрович, вы бы прочли письмецо-то.

— Да, — сказала Алиса. — Интересно же. Теперь не каждый день из Кремля почта приходит.

— Ну что ж, давайте удовлетворим всеобщее любопытство.

Я с забытым удовольствием сломал печати, достал хрусткую бумагу с грозно нахмуренным на две стороны света орлом.

«Уважаемый Владимир Петрович Черешин!

Прошу Вас прибыть 11 января в 11 часов утра для обсуждения Ваших предложений.

Владимир Владимирович Момот,

Президент Российской Федерации.

Москва, Кремль».

— Все?

Я повертел письмо.

— Больше ничего не написано. Ну дата еще стоит.

— Сегодняшняя?

— Сегодняшняя.

— Обнадеживает, — сказала Алиса.

— Ох, не сглазь. В который уже раз.

— Удачи, — пожелал Андрюша. — Да, транспорт за вами пришлют. Уже не косыгинский броневик, конечно, но пришлют. Так что ожидайте. В девять тридцать.

Он выглянул на площадку.

— Сивухин!

— Я!

— Доложи-ка, брат Сивухин, об исполнении.

— Есть.

Андрюша еще раз улыбнулся, уже не так страшно, козырнул, вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Я вернулся в столовую и еще раз зачитал приглашение.

— Москва, Кремль. Черт возьми, — с большим изумлением сказал Туманян. — С чего бы вдруг? Столько лет прорывались…

Дверь из детской приоткрылась. Оттуда донеслось бормотание телевизора.

— Па, по зомбоящику новости кажут, — сообщил Дмитрий, кусая красное, как стоп-сигнал яблоко.

— И что?

— Японцы астероид какой-то обнаружили. На эллиптической орбите.

— И чо? — внутренне сжимаясь, повторил я.

— Да так, ничего. Приближается. Па, а «чо» говорить неправильно.

Было слышно, как в прихожей тикают огромные напольные часы. Дима их выиграл в карты. И поскольку не знал, куда деть антикварного монстра, притащил его к нам. Монстр оказался большим упрямцем. Что бы с ним не творили, всегда показывал неправильное время. Трагически отставал на несколько минут.

— В тот раз Джимми крикнул богу stop it, — медленно сказал Баб.

— В тот раз все мы это крикнули, — сказал я. — Мы не могли иначе.

— Йес, все крикнули. Толко не знаю, правилно ли