себе и тем самым отнявшая его у Туне. Гибнет и Ховард, виновный в смерти Туне.

Название романа символично, таким образом, в двух смыслах Заколдованный круг — это и мир собственников, Нурбюгда, окруженная непроходимыми Лесами и болотами, соединенная с остальным миром лишь верховой тропой. Заколдованный круг — это и неизбежность расплаты за содеянное тобою зло. Хотя, конечно, не судьба отомстила Ховарду, как это кажется ему самому. Его гибель коренится в глубоко земных причинах: корысть, ханжество, собственнический инстинкт, человеконенавистничество, вековые предрассудки — вот истинные враги Ховарда, осудившие его на смерть.

Когда вышел «Заколдованный круг», некоторые критики расценили этот исторический роман как бегство от действительности, от актуальных проблем Норвегии XX века. Другие же, наоборот, подчеркивают, что, несмотря на сюжет, взятый из прошлого, роман характеризуется «жгучей актуальностью». Эстен Стурдален писал в своей рецензии, что «…подобный заколдованный круг можно найти во многих деревнях и городишках нашей страны, даже и не возвращаясь в прошлый век».

В сущности, «Заколдованный круг» продолжает те же темы, которые занимали писателя в его романах о современной Норвегии, в романах, где он искал ответа на вопрос, почему в Норвегии оказались фашисты, оказались предатели.

Война потрясла Сигурда Хёля. Она потрясла его и героизмом участников Сопротивления, и предательством квислинговцев, и, может быть, особенно равнодушием, половинчатостью и трусостью многих. Когда она кончилась, он попытался понять. Понять, почему Норвегия, давшая миру Эдварда Грига и Хенрика Ибсена, Фритьофа Нансена и Руала Амундсена и многих других выдающихся людей, дала истории и Видкунна Квислинга, чье имя во всех языках стало синонимом предательства, и тысячи маленьких Квислингов. Герой одного из романов Хёля говорит: «Ты знал многих, ставших нацистами. У этого должна быть причина. Может быть, есть одна, общая причина. Может быть, ты сумеешь найти ее или близко подойдешь к ней, если будешь писать. Ее важно найти — так же важно, как найти причину рака».

И Хёль честно искал эту причину. Он увидел в нацизме «незаконнорожденное дитя, зачатое в слепоте и трусости» («Моя вина»). Он указал «безупречным» и самодовольным обывателям, что нацизм рожден в недрах их же общества, что они сами виновны в его появлении на свет. От утраты морально-этических критериев один шаг до приятия фашизма — как бы говорит нам писатель. Глухое, темное, оторванное от жизни большого мира существование озлобляет и уродует людей, может быть даже и неплохих по природе, — вот что хочет показать Хёль своей Нурбюгдой. Зависть, узколобый фанатизм, недоверие и ненависть к тем, кто хоть в чем-то непохож на них, столь присущие обитателям Нурбюгды, — это именно те черты, к которым в своей шовинистической демагогии апеллировал фашизм.

Хёль был честным и мужественным борцом всю свою жизнь. Однако он не сумел увидеть в норвежском обществе положительную социальную силу, способную переустроить мир. Сам Хёль как бы стоял над схваткой. Это хорошо видно, например, в его описании стортинга — норвежского парламента — в романе «Сезам, отворись»:

«Все партии стортинга были поборниками свободы и прогресса. Каждая из этих четырех партий прошла долгий и славный путь и именовалась длинно и внушительно. Эти названия хотелось сравнить с боевыми щитами, помятыми в боях, но сохранившими свой блеск, или полковыми знаменами, вылинявшими от времени, непогоды и ветров, слегка обтрепавшимися от усердного употребления, но овеянными дыханием торжественных парадов и кровавых сеч. Однако названия эти были длинные и мудреные. И люди, считая, что официальное название партии похоже на плащ, который лишь прикрывает суть дела, перекрестили эти партии. Новые имена были короче, прикрывали меньше, но говорили больше. В народе партии попросту величались социалами, ловкачами, мужиками и разумниками…»

Достается всем. Удары Хёля сыплются и направо, и налево.

Не видя общественной силы, способной переустроить Норвегию, Хёль усматривал выход в том, чтобы каждый человек, каждый член общества поднялся до высоких нравственных идеалов. Изменить мир, улучшить его можно, по мнению Хёля, только, живя в соответствии со строгими моральными требованиями, чувствуя свою нравственную ответственность за судьбы общества. Поэтому и проблема нацизма в трактовке С. Хёля — это тоже моральная проблема. Понять истинную социально-политическую сущность фашизма он не сумел.

В своем очерке о выдающемся норвежском писателе Александре Хьелланне Сигурд Хёль говорит: «Писатель никогда не должен обвинять, не должен произносить громкие слова. Он должен рассказать, но рассказать так, чтобы читатель, прочитав книгу, вскочил, опрокинул стол и стул и прокричал те слова, которые писатель незаметно вложил ему в уста». Так писал и сам Хёль.

В. Берков.

© Издательство «Прогресс», 1975 г.

ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ (Роман)

Часть первая В дальних северных лесах

Нурбюгда

Нурбюгда — Северное селение — лежит на отшибе, затерявшись в дальних лесах.

К селению нет проезжей дороги, ее никогда не было и никогда не будет. В других-то местах такие дороги есть, и там они были, наверное, всегда. А Нурбюгде дорога ни к чему. Но вот в других-то местах люди строят дороги, поговаривает кое-кто. Ну и что же, мало ли чего люди не придумают. Как посмотришь, что делается, да послушаешь, видно, Судный день не за горами. Многие из друзей Хэуге^[1], как они себя именуют, считают, что близок Судный день.

Что? У нас дорогу? Господь-то, надо думать, неспроста упрятал сюда Нурбюгду, окружил со всех сторон лесами на много миль^[2] и соединил с миром лишь узенькой верховой тропой, что проходит через хребет и вьется вдоль речушки. Ну и хорошо. В могилу и по такой тропе не опоздаешь.

Нетерпеливые — и такие здесь есть — намекают порой, что можно бы, мол, все-таки проложить дорогу. Но зачем Нурбюгде дорога? Телег-то у народа нет. Да и зачем им телеги? Дороги-то ведь нет.

Жители, если им куда нужно, летом ходят пешком. Или верхом едут, если путь дальний, или на веслах переправляются через озеро. А когда надо что-нибудь перевезти, то вот тебе лошадь и вьючное седло; так уж бог завел. Да и возить-то вроде бы и нечего. Разве что иногда приходится летом