двести — стоп. Вылез, расплатился и… мотай, говорит, отсюда, друг.

— И ты смотался?

— Смотался, — подтвердил Снегов. — А что делать?

— А место, где его высадил, ты запомнил?

— Запомнил. Слева — колонка, справа, за домом — угольная купа.

— Большая?

— Куча-то?

— Да.

Родин сидел неподвижно, смежив веки, подперев ладонью голову. Можно было подумать, что он спит. Однако, просидев минут десять не шелохнувшись, он внезапно вздрогнул и удивленно поднял брови. Послышался легкий вздох. Снегов пробормотал себе под нос: «Я думаю… если вас так интересует эта куча, к ней можно было бы и подъехать».

Родин рывком, как старый дог, встал, застегнул пиджак.

— Так мы и сделаем, Сергей Владимирович.

— У меня машина не заправлена… Да и начальника не грех предупредить…

— Начальник предупрежден. А такси… Десятку сверху я тебе не дам: я на зарплату живу.

Снегов смутился, закусил губы. «Есть в тебе еще совесть». Сделав вид, что рассматривает свои ботинки, Родин довольно улыбнулся, бросил коротко: «Подожди меня здесь», и быстрым шагом направился к будке телефона-автомата.

Трубку снял Климов. Родин помолчал, вслушиваясь в рокочущий басок друга, а затем без всяких предисловий выпалил:

— Костя, мне нужна машина.

— Есть машина! — Костя представил себе удивленное лицо приятеля и весело рассмеялся. — У шефа день рождения. Я преподнес ему цветы…

— А от меня?

— А от тебя… сказал, что ты этого типа прихватил.

— Впечатление?

— Неплохое, но одна фраза меня насторожила.

— Какая именно?

— «Цейтнот — это еще не поражение».

— Абстрактная мысль.

— Но адресована тебе. И машина. Так и сказал: «Машина в распоряжении Родина». Усек?

— Усек, — автоматически повторил Родин, безуспешно пытаясь вникнуть в тайный смысл слов начальства.

— Куда машину подать? — спросил Климов.

— К тринадцатому таксопарку. К проходной.

— Будет сделано. — Климов помолчал, прикурил. Родин слышал, как он торопливо чиркнул спичкой, и, как бы между прочим, сообщил: — Это еще не все.

— Выкладывай, — раздраженно проговорил Родин. Он уже чувствовал, что где-то ошибся, что-то упустил, что не зря Скоков обронил эту успокаивающую фразу и позаботился о машине, он даже уловил в этом некую связь, но в чем она выражается, пока, как ни силился, понять не мог. Это и злило, и огорчало его одновременно.

— На имя Кошелевой получена телеграмма, — строгим, деловым голосом произнес Климов. — «Поздравляю днем рождения, крепко целую, нетерпением жду Булдури. Игорь». Отправитель — Игорь Валентинович Сопин.

— Это что за тип?

— Понятия не имею.

— Вот и выясни. По возможности все. — Родин сухо простился, повесил трубку и, выскочив из душной, раскаленной солнцем кабины, облегченно вздохнул. Около скамейки, пристукивая от нетерпения ногой, его ожидал Сережа Снегов, успевший по только прийти в себя, но и обрести свой прежний независимый вид.

Любовь Александровна Сопина была из тех матерей, которые, рожая, думают, что производят на свет гения. В этом счастливом ведении мать находилась долгих шесть лет. Карьера музыканта, подмостки сцены, потомственный актер…. Мечтам не было предела. Итак, первый урок. У мальчики полностью отсутствует слух. Жестокий удар. Но Любовь Александровна перенесла его стоически, с присущим ей мужеством и героизмом (она была актриса драматического театра и и подобные ситуации не раз попадала на сцене). «Не беда, — решила она, — есть много других замечательных профессий. Литература, например, искусствовед, журналист… Звучит совсем неплохо».

Игорю ни в чем не отказывали. Учился он неровно: тройки вменялись пятерками, пятерки — двойками. Но учиться мог, и хорошо. Это заметили все учителя. Игорь был силен в математике. Но математика требовала трудолюбия, а Игорь был с ленцой, хватал все мимоходом, верхушки, не утруждая себя ни поисками, ни заботами. Со временем это легкомысленное отношение к труду развилось в житейскую философию. Кажущееся ничегонеделание родителей, — сыграл свою роль в театре — свободен, развлекайся, — постоянные гости в доме, чаще всего именитые, ночные коктейли, регулярные разъезды ввели мальчишку в заблуждение о легкости актерской профессии, о праздности жизни, И вот финал: не попал в институт, армия. Тяжелая солдатская служба не пошла на пользу. Армейские тяготы и заботы вызвали отвращение и укоренили парня в мысли, что прожить можно иначе, не прикладывая усилий, легко и красиво, а пыль из дорог пусть выколачивают те, кто подурней.

Администратор Мосэстрады. Должность маленькая, но… связи, кое-что и от него зависит. Оклад мизерный, а жить хочется по-человечески, на широкую ногу. А развернуться есть где, была бы только головка на плечах. И Сопин развернулся. Кому лишний концерт устроит, кому рекламу, кому хорошую гастрольную поездку — и закрутилось, завертелось… Женщины, знакомства, попойки…

Родин слушал Климова сосредоточенно, хмуро сдвинув к переносице широкие густые брови. Настроение было отвратительное. Еще в машине, по дороге к месту происшествия, он ухватился за кончик мысли, которую подбросил ему своей фразой полковник Скоков, но не решаясь признаться себе, что действительно попал в цейтнот, всякий раз отбрасывал ее, отмахивался, как от надоевшей своим бесконечным жужжанием мухи. А она не отступала. И Родин снова и снова отправлялся за ней по пятам. «Хорошо, — думал он, — если шеф прав, то преступник должен был где-то спрятать саквояж — появляться с такой уликой на людях, когда дороги перекрыты и на ноги поднята вся милиция, просто-напросто неумно. Но где он мог его спрятать? В тайнике — раз, у знакомых — два. Если в тайнике, то он должен быть оборудован недалеко от места, где преступник вышел из машины. Может быть, даже в этой чертовой угольной куче… Если у знакомых… Это вряд ли. Зачем привлекать к такой сложной и рискованной операции, тем более на стадии ее завершения, второго? Да еще делиться с ним добычей?.. Значит, тайник. И значит, что он уже пуст — время, чтобы перепрятать деньги, у преступника было. Целых восемь дней. Вывод: мы — с носом. Пусть временно, но с носом. Остается лишь уповать на афоризм шефа: «Цейтнот — что еще не поражение».

Родин тщательно обследовал место, где вышел из машины преступник, и убедился, что версия полковника небезосновательна: на одном из склонов угольной кучи он обнаружил довольно глубокое прямоугольной формы углубление. Это было, конечно, еще не доказательство, но факт, а факты — вещь упрямая.

Следы искать ее имело смысла — погода стояла жаркая и два последних дня шли короткие, но проливные