Миттеран наконец заявил: «Гомосексуальность должна перестать считаться преступлением». Принятая Дарланом через посредство Петена, эта статья была отменена только 4 августа 1982 года парламентом и сенатом по запросу Робера Бадинера, министра юстиции, во время первого семилетнего срока Франсуа Миттерана, заявившего с трибуны сената: «Франция обязана перестать игнорировать все, что она должна гомосексуалам».

(обратно)

56

Жан-Луи Бори, получивший Гонкуровскую премию во время Освобождения, 8 декабря 1945 года, за произведение «Моя деревня в немецкие времена», позже напишет: «Пройдя через репрессивные социальные поля, по стольким минным полям, гомосексуализм, познавая себя и принимая себя таким, каков он есть, вынужден был маневрировать, чтобы при этом жить своей обычной жизнью. Только осознав эти препятствия, преодолев их и отринув, можно представить себе границы того мира, который социологи немного напыщенно называют гомосексуальной вселенной». (Jean-Louix Bory, р. 88.)

(обратно)

57

«Высшая форма угнетения — это самоугнетение. Оно достигает цели, когда гомосексуал принимает и руководствуется концепциями добра и зла, полученными им от гетеросексуалов, и при том соглашается всю жизнь помалкивать». (Манифест гомосексуалов Лондона, 1975.)

(обратно)

58

Ги Хокенхейм: «Тридцать лет спустя Хегер перестал молчать. Он наконец осмелился рассказать о своем аресте — аресте молодого венского студента, о месяцах в тюрьме, о депортации в Заксенхаузен и потом в Флоссенбург. Его свидетельство подтверждает данные о сотнях тысяч жертв нацистского режима, попавших под запрет по параграфу 175. [...] Это отнюдь не повесть о герое, это антидневник Анны Франк, вывернутая наизнанку легенда о лагерях, открывающая для нас замалчиваемый холокост, истреблявший депортированных гомосексуалов, которым теперь отказывают в репарациях. Вот, очевидно, что означает сегодня быть гомосексуалом, знать, с каким геноцидом это было связано, и не иметь никаких надежд на возмещение ущеба». (Hans Heger, Les Hommes au triangle rose, 1981.)

Основанная на этой истории из жизни гомосексуалов в концлагере, написанная британским писателем Мартином Шерманном пьеса «Бент» была поставлена в Королевском Лондонском театре. («Со сцены, иудей и педераст, о горестях, невиданных на свете, счел долгом рассказать я без прикрас — их пережили два меньшинства эти».) Потом ее сыграли на Бродвее с Ричардом Гиром в главной роли, потом показывали в Театр де Пари 21 сентября 1981 года в постановке Петера Шателя и с Бруно Кремером в главной роли. («Одна из причин появления этой пьесы — рассказать публике нечто до сих пор остававшееся сокрытым. Здесь розовые треугольники как будто заслонили собой образ самих лагерей. В определенном смысле такие преследования продолжаются, они силятся захватить все общество, и вот здесь-то видна вся их злокачественность».) Проект экранизации пьесы Коста-Гаврасом с Ричардом Гиром в главной роли не состоялся. (Bent.)

(обратно)

59

Жан-Пьер Жоэкер: «Иногда трудно снова переживать воспоминания, особенно если для этого приходится погружаться в ужас лагерей, когда самая интимная часть жизни была разбита абсурдной нетерпимостью оттого только, что ты иной, чем они, и полицейским произволом. Это встреча с человеком пяидесяти восьми лет, в душе у которого сталкиваются прошлое и настоящее, события перемешались и многие забылись, и трудно развеять пережитое страдание. Возвращение в прошлое — тема деликатная, иногда это как первые шаги ребенка. И сорок лет спустя все те же угрозы, кошмарные, непрестанные, и всеобщее забвение, из-за которого приходится свидетельствовать анонимно [...]. Возвращение в Эльзас, очень трудное, без общения с людьми, многие месяцы без близких отношений, а потом женитьба, отъезд из родных мест и постоянные жестокие воспоминания о лагере, незаконном аресте, непрерывной несправедливости, при том что даже в наше время во Франции ему нечего и рассчитывать на какие-либо возмещения депортированным гомосексуалам». (Предисловие к анонимному интервью Пьера Зееля, июль 1981, Bent, р. 138.)

(обратно)

60

Доминик Фернандес: «Произнесенные частным ли образом или публично, эти высказывания несут в себе зло и им необходимо давать отпор, с ними должно бороться в любых обстоятельствах. Моральный авторитет, сопутствующий словам епископа, только усиливает тяжесть причиненного ими зла. [...] Я уже много лет борюсь с такими высказываниями, с этой позицией, вызывающей чувство стыда, безнадежности и боли. И то, что я пишу, и есть эта борьба». (Gai Pied, 11 decembre 1982.) Высказывания этого прелата произвели просто шокирующее впечатление, потому что он все-таки подчинен определенным правилам сдержанности высказываний. Действительно: «Французское государство сегодня еще сохраняет, хотя и практически прекратило им пользоваться, право контроля над назначением министров по делам религии, которым платит жалованье, и оно же назначает и епископа Страсбургского, который, с другой стороны, получает каноническое подтверждение от папы». (Jean Ritter, p. 59.)

(обратно)

61

Открытое письмо Пьера Зееля монсеньеру Эльшингеру: «Я решился самым активным образом поддержать всех многочисленных мужчин и женщин, которые чувствуют себя оскорбленными вашим заявлением от 8 апреля 1982 года. Жертва нацизма, я публично и с гневом утверждаю, что такие высказывания покрывают и оправдывают уничтожение миллионов больных людей по причинам политического, религиозного, расового или же сексуального характера.

Я не калека и не страдаю никакой болезнью. Я не хочу возвращаться ни в какие медсанчасти, где мой гомосексуализм пытались бы вылечить, и уж точно не в то место, что совсем недалеко от эльзасской столицы. Это было в 1941 году. Я был восемнадцатилетним мальчишкой. Арестованным, подвергнутым пыткам, избитым, брошенным в тюрьму, высланным вне всякого юридического заключения, без какой бы то ни было защиты, без суда и приговора.

Сегодня вечером я слишком устал, чтобы перечислять вам все моральные и физические пытки, все нелыханные и невиданные страдания, которые мне пришлось перенести. С тех пор вся моя жизнь проходит в ужасной тоске, которую разделяет и семья после моего бессудного ареста.

Ваше заявление от 8 апреля 1982 года пробудило во мне тысячи жестоких воспоминаний, и в свои пятьдесят девять лет я решил положить конец моей анонимности. Всю жизнь до этого самого вечера я не знал, что такое ненависть к кому бы то ни было. Но сейчас, в крайнем смятении от такой явной, дожившей до наших