- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (52) »
как у его фюрера. Маленькие глазки, голубые, как льдинки. Голос – словно свирель на зимнем ветру.В последний раз я видел его двадцать один год назад, августовским утром, когда три сотни людей были выстроены вдоль рва, который их самих заставили выкопать в жирной земле Брюкнервальдского леса. Птицы перестали петь, когда подъехала штабная машина СС и из нее вышел обергруппенфюрер Гейнрих Цоссен. Я видел, как он прошел позади строя голых людей, словно инспектируя их. Затем повернулся и зашагал назад, а я все смотрел на него. Он был довольно молод для своего чина и кичился своей формой. Он не был душегубом. Душегуб на его месте взял бы плеть из рук охранника и, чтобы повеселить нижние чины, пустил бы кровь даже из этих обескровленных тел; брезгливо вздернул бы нос, вспомнив о том, что этих людей привезли ночью за сто тридцать миль в крытых фургонах для скота, по восемьдесят человек в каждом; выхватил бы револьвер и первую пулю пустил бы сам, чтобы начать забаву. Нет, ничего этого Цоссен не сделал. Офицер, он считал это ниже своего достоинства.Он сделал нечто худшее, и я видел все.Охранник что-то крикнул, когда один из трехсот вышел из строя и направился к обергруппенфюреру. Его не пристрелили на месте потому, что Цоссен поднял руку в перчатке, заинтересованный, что хочет от него этот голый человек. Когда-то ростом тот был выше Цоссена; еще и сейчас, хотя кости выпирали из кожи, он был широк в плечах. Эта партия узников долгие месяцы питалась одними корками и затхлой водой. Много времени прошло с тех пор, как они ели то, что можно назвать пищей…Узник, пошатываясь, приблизился к арийцу и остановился, едва держась на ногах. От усилий, которые он проделал, чтобы преодолеть десять метров, дыхание со свистом вырывалось у него изо рта и ребра ходили под кожей, свисавшей дряблыми складками. Я слышал, как он спросил у Цоссена разрешения прочитать заупокойную молитву. Обергруппенфюрер не сбил его наземь ударом кулака за дерзость, как я ожидал. Он был офицером. Он только взглянул на часы, на мгновение задумался и покачал головой: “Некогда. Дорога очень плохая, а я хочу поспеть в Брюкнервальд к обеду”. Он подал знак штурмбаннфюреру, и пулеметы открыли огонь…Гейнрих Цоссен. Я запомнил его.Из простого чувства чистоплотности следовало бы оставить эти воспоминания при себе, но в 1945 году в качестве главного свидетеля обвинения в трибунале я был вынужден подробно изложить этот эпизод в числе многих других. Остальные были не лучше… Впоследствии отмечалось, что за все время моих показаний, тянувшихся в общей сложности пятнадцать недель, я держался внешне спокойно, был объективен и лишь однажды потерял контроль над собой, рассказывая о Гейнрихе Цоссене. Даже теперь, двадцать один год спустя, в Берлине, я был не в состоянии, придя в ресторан, открыть меню, в котором было это слово – «Mittagessen» – обед.Поль молчал, понимая, что пошел с козырного туза. Цоссен находился в Берлине.– Что ж, надеюсь, вы его схватите, – сказал я наконец.Поль продолжал молчать, ведя свою игру.– Но думаю, что вы ошибаетесь. По слухам, он находится в Аргентине.Теперь мы заговорили оба, и я знал: он понимает, что выиграл.– Его видели в Берлине неделю назад.– Кто?– Свидетель на процессе.– Я могу поговорить с ним?– Он “упал” с десятого этажа на следующий день после того, как сообщил нам об этом.– Олбрихт?– Да.– Он мог ошибиться.– Он хорошо знал Цоссена. Вам это известно.– Значит, таково мое задание? Цоссен?– Это лишь часть задания.– Итак, вы предлагаете мне взяться за это…– Да.– …зная, что я хотел бы видеть его на скамье подсудимых. Не выйдет. Теперь их больше не вешают, – неожиданно для себя сказал я, хотя верил, что Поль говорил правду. – Однако, сообщите мне все сведения и не задавайте больше вопросов.Он одобрительно молчал.– Я измотался, понятно?– Конечно. После шести месяцев…– Не разговаривайте со мной так, словно вы сестра милосердия!..Он вновь замолчал. Гул голосов под сводчатым потолком стал громче – зрители из фойе устремились в зал.– Ладно, Поль, не тяните. Приканчивайте меня.– Тысячи нацистов все еще проживают в Германии по фальшивым документам. Американское бюро генерала Гелена исподволь освободило сотни офицеров СС и вермахта, когда генерал Хойзингер продиктовал свои условия штабу НАТО, и с тех пор они реорганизовали германскую армию, которая является сейчас, пожалуй, самой многочисленной и хорошо вооруженной армией в Европе. Германская авиация по своей мощи в настоящее время превосходит британские воздушные силы. Германский генеральный штаб ведет секретные, направленные против НАТО, переговоры с Испанией, Португалией и африканскими странами; им созданы базы ракет типа “земля – земля”. Множество гитлеровских офицеров вернулись к власти и пользуются влиянием, заняв ключевые позиции как в гражданской, так и в военной сферах. Они получили свои нынешние посты несмотря на то, что их прошлая деятельность хорошо известна. В самом генеральном штабе активизируются реваншисты. Это убежденные нацисты, готовые на все, когда наступит подходящий момент. Если…– Вам сообщили все эти подробности в Центре? – перебил я.– Я не начальство, а такой же исполнитель, как и вы.– Если я возьмусь – пока что еще не решил – за это задание, то не раньше, чем смогу убедиться в справедливости вашей аргументации. На это потребуется не один день. Я лично считаю, что Германский генштаб способен развязать войну с тем же успехом, что и ку-клукс-клан.– Позвольте мне напомнить вам сказанные обвинителем от Соединенных Штатов на Нюрнбергском процессе слова: “Германский милитаризм будет хвататься за любую возможность, которая поможет ему восстановить силы для развязывания новой войны”.– Нельзя начать войну без народа.– Народ никогда не начинает войн. Войны всегда затевают политиканы и генералы. Десять лет назад – и всего лишь десять лет назад после окончания кровопролития – в честь Кессельринга был созван слет бывших фашистских солдат. Народ протестовал, но полиция разогнала демонстрантов.– Народ все еще протестует, об этом свидетельствуют хотя бы процессы.– Но теперь проведение процессов становится все более затруднительным. Военных преступников, признанных виновными, больше не вешают, зато свидетелей обвинения убивают. Времена меняются.Я сидел, закрыв глаза. Огни в зале погасли. Поль молчал. Он хорошо понимал, что, когда желаешь убедить кого-либо, нужно делать паузы и давать собеседнику время на размышление.– Все это политика, – неуверенно произнес я. – Оставьте ее себе.Он не ответил.– Я не утверждаю, Поль, что держу палец
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (52) »