истерические причитания его сестры Стеллы: «Но ведь Дэвид всегда был таким тихим мальчиком! Я помню... как-то раз, когда мы были еще детьми, цыганка гадала ему по ладони и нагадала «злую долю». О, Дэвид!»

Но это долгая и запутанная история, а то, как мистер Эллери Квин ввязался в это дело, — совсем другая история. Словно пытливый исследователь, изучающий будто бы под микроскопом phenomena curiosa^[2] человеческого ума, он под конец имел причины быть благодарным судьбе за эту нелепую ошибку капитана Кидда. И когда после целой череды безумных дней все наконец выплыло наружу, Квин с необычайной ясностью увидел, какую важную услугу оказала ему эта ошибка. В известном смысле вся нить рассуждений Эллери исходила из нее. Хотя поначалу она лишь все путала.

По всей вероятности, сей досадный промах не имел бы места, если бы не отвращение Дэвида Каммера к скоплению людей, с одной стороны — это была скорее личная неприязнь, чем патологический страх, — и его привязанность к Розе, его племяннице, с другой. И первое, и второе как нельзя лучше характеризуют его. Каммер никогда не интересовался людьми: они вызывали у него лишь скуку или раздражение. И тем не менее сей отшельник был обожаем и даже любим.

К моменту описываемых событий этому высокому, сильному и моложавому мужчине было около сорока. Он слыл человеком, абсолютно убежденным в своих взглядах, не менее самоуверенным, чем Уолтер Годфри, его знаменитый зять. Большую часть года Каммер обитал в своем холостяцком гнезде в Мерри-Хилл, а летом жил вместе с семейством Годфри на Испанском мысе. Сам Уолтер Годфри, желчный циник, часто подозревал, что Каммера притягивали туда не столько родственные чувства к сестре и племяннице, сколько невероятное великолепие самого места — что вряд ли можно назвать справедливым. Однако оба имели много общего: оба были одиночками, молчунами и в каком-то смысле неординарными личностями.

Временами Каммер, надев сапоги, уходил бродить по окрестностям и исчезал на неделю, развлекаясь охотой, а то плавал на лодке Годфри или на его большом катере вдоль берега. Он давно овладел премудростями игры в гольф с девятью лунками на корте, расположенном в западной части мыса, хотя играл редко, называя гольф «игрой старичков». Его можно было уговорить сыграть пару сетов в теннис, если соперники проявляли достаточную настойчивость; но обычно Каммер занимался тем, что позволяло получать удовольствие в одиночку. Разумеется, у него был собственный доход. Он немного пописывал, в основном на тему природы.

Дэвид не был романтиком — жизнь преподнесла ему несколько жестоких уроков, как он любил говорить, — поэтому твердо придерживался реалистических взглядов. Человек, главным образом, действия, он предпочитал «смотреть фактам в лицо». Его жизнь не усложнялась проблемой секса; да и вообще, если не считать его сестру Стеллу и племянницу Розу, женщины значили для него еще меньше, чем ничего. В кругу миссис Годфри поговаривали, будто в юности Каммер пережил несчастную любовь; но никто из семейства Годфри никогда это не обсуждал, а он, разумеется, упорно хранил молчание.

Такова была жертва, Дэвид Каммер, высокий и смуглый человек атлетического телосложения, который оказался похищенным капитаном Киддом.

Роза Годфри пошла в Каммеров: у нее были резко очерченные черные брови, присущие их клану, крупный прямой нос, спокойные глаза и стройная, крепкая фигура. Поставленные рядом, она и ее мать могли сойти за сестер, а Каммер — за их старшего брата. Как и ее дядя, Роза обладала ясным рассудком, не унаследовав ничего от нервозности Стеллы: ни ее неугомонной жажды общества, ни природной ограниченности ума. Разумеется, между нею и ее дядей не было ничего такого, что можно было бы дурно истолковать. Их привязанность друг к другу основывалась на уважении к кровным узам; оба возмутились бы любым намекам на что-либо другое; кроме того, их разделяло двадцать лет разницы в возрасте. И тем не менее, когда у Розы случались неприятности, она бежала жаловаться не матери и не отцу, который втихомолку занимался исключительно самим собой и не требовал ничего другого, кроме как чтобы его оставили в покое, а Каммеру. Так повелось еще с тех пор, когда Роза носила косички. Любой другой отец возмутился бы против узурпации его моральных прав, но Уолтер Годфри был для семьи не меньшей загадкой, чем для его пугливых овец, стрижкой которых он увеличивал свое и без того непомерное состояние.

* * *

Дом был полон людей; по крайней мере, таким он казался Каммеру. Склонность его сестры Стеллы к светским развлечениям в результате вылилась, как он мрачно заметил в субботу вечером своему молчаливому зятю, в особо гнусную компанию гостей.

Сезон подходил к концу; и все лето было омрачено раздражающими своей продолжительностью визитами весьма странных личностей. Само собой, Марко тоже был здесь и на протяжении многих недель вежливо игнорировал мрачные взгляды мужской половины родственников хозяйки. Он был самой неудачной идеей Стеллы Годфри, как однажды мрачно выразился ее муж. Однако красавчик Джон Марко, у которого не нашлось бы в целом мире ни единого друга-мужчины, не принадлежал к тем, кто особо настаивал на соблюдении церемоний. Будучи однажды приглашенным, он завис здесь навсегда, как заметил Каммер: «с наглой настойчивостью краба». Марко сумел отравить лучшее время лета даже Уолтеру Годфри, который в грязном старом халате обычно спешил в свой сад камней, откровенно преданный забвению гостями, приглашенными в дом его женой. Другими отравившими лето персонами были Лаура Констебль, «толстая, буйная дама лет сорока», как, хихикнув, охарактеризовала ее Роза; Мунны, муж и жена, о которых также нельзя было сказать ничего лестного; и блондин Эрли Корт, унылый молодой человек, который неотступно наведывался на Испанский мыс по выходным, томимый любовью к Розе. И хотя их было не так уж и много, но — не считая, пожалуй, Корта, к которому он относился с презрительной симпатией, — для Каммера они составляли целый батальон.

Субботним вечером после позднего обеда Каммер увлек Розу из прохладного патио во все еще нагретый солнцем сад, спускавшийся покато вниз от громадного испанского дома. Во внутреннем дворике, вымощенном плитами, Стелла вела беседу со своими гостями; Корту, опутанному паутиной игривости миссис Мунн, оставалось лишь метать огненные взгляды в сторону дяди и племянницы. Уже начинало темнеть, и на фоне неба вырисовывался воистину божественный профиль Марко, который грациозно опирался на подлокотник кресла миссис Констебль, нарочито позируя на радость всего дамского общества. Впрочем, он всегда позировал, так что в этом не было ничего