Начальник комплекса продиктовал:

«Машиниста крана разжаловать в стропали, главного механика поставить машинистом, объявить выговор автокрану, а также всем присутствующим, кто был рядом, но не попал под стрелу!»

Сапоги хлюпали в ледяной жиже бетона, с крыши капал горячий битум, сыпалась снежком стекловата, слепила немного. Двадцать гектаров кровли кровельщики утеплили, присыпали асфальтом, побив рекорд «по валу», отутюжили катком и спустились на землю поглядеть. Разглядели сквозь крышу… небо и нахальное солнце, которое зимой светит, но не греет.

— Солнце битумом не замажешь! — сказали, оправдываясь. Им поверили.

Наконец по рольгангу покатилась встреченная аплодисментами первая раскаленная болванка и вышибла дверь буфета, разметала накрытые к торжеству столы.

Начальник комплекса выхлопотал себе больничный на всю первую половину следующего месяца — предынфаркт! Продиктовал, сползая с кресла, последний приказ: «Рольганг запустить в обратную сторону. Буфет закрыть на учет. Убыток списать на прораба наладчиков. С Новым годом, товарищи!»

ПАСЫНОК

Подняли тяжелый столб всей бригадой. Потащили к яме, чтобы установить. Легковеров с краю, у комля оказался, там, где железобетонный пасынок проволокой прикручен. Столбу от этого хорошо будет, не загниет в земле, а Легковерову радости мало. Тяжело очень. Он это заранее предвидел, хотел было в середину встать, но его в последнюю минуту Передреев оттолкнул, вытеснил, нахалюга. Легковеров молчит до времени, согласен, если для общей пользы. Хотя нутром чувствует, что такая тяжесть ему не на пользу, даже наоборот. Спина неестественно выгнулась, ноги сами собой складываются. Надо им срочно послабление дать, что-нибудь придумать, иначе — беда!

Передреев впереди только посмеивается. О себе позаботился, живота не надорвет. Остальные примолкли, сопят, тащат столбину.

Интересно, сколько в нем весу?

Бригадир сказал: полтонны. Явно убавил. Чтобы люди в охотку трудились. Значит, надо накинуть килограммов сто. Да пасынок сто потянет. В бригаде десять мужиков, получается по семьдесят на брата. Это если по-братски, по-честному поделить. Но Передреев-то отлынивает, делает вид, что старается. Такая у него натура. Значит, его долю надо поделить. Довесок!

Бригадир — старый, проку от него в таком деле… Еще довесок! Пупыркин только что женился. Будто пьяный ходит от впечатлений. И его долю приплюсовать…

Щукин, кажется, ногу стер в новом сапоге, хромает. Лебедев за верхушку ухватился. А чего ее держать? Сама вверх загибается, того гляди, от земли подымет. Прибавь сюда Ракова, этот норовит задом наперед повернуться, чтобы анекдот соседу рассказать. Анекдотов у него тьма. А смех-то половину силы у людей отнимает. Так что еще довесок на мою спину.

Выходит, я один столб-то несу! — Легковеров похолодел. — Семь центнеров! Что я, трактор? Опять же, кому нужен этот пасынок? Мне лично нет.

Легковеров обиделся… С чистой душой могу отказаться, умыть, так сказать, руки. Сейчас брошу! Пальцы разожму. Только бы успеть отскочить, чтобы ноги не отдавило. Кого-то он, конечно, задавит. Без этого не обойтись. Хорошо бы Передреева. Можно Лебедева, чтобы неповадно было за верхушку хвататься. Или Щукина, чтобы не спотыкался. Можно Ракова задавить, чтобы не пятился и не гоготал без причины. Вот будет потеха!

Свалили семь центнеров на одного и радуются! Вас бы на мое место… Хватит с меня! Бросаю… Считаю до трех и… трах! Скажу на суде, что меня довели! Тунеядцы! Лодыри! Пусть вас всех передавит этим столбом.

А может, подождать, может, заметят и орден мне дадут? Мировой рекорд! Почет и уважение в мировом масштабе. Но разве дождешься? Скорее этот столб корни пустит. Где справедливость по отношению к замечательному труженику? Кто-то работает, жилы рвет, а кто-то награды получает. Вот вам пример, взгляните на меня…

Дождутся начальники, напишу куда следует, просигналю. Комиссия приедет, проверит, что и как, и воздаст.

Ага, Лебедев руку переменил — пока менял, кто за него работал?! Щукин на другую ногу начал хромать — симулянт! Раков второй анекдот начал. Передреев локти расставил, чтобы меня не пускать в середку. Сговорились! Шайка лодырей!

Жаль, нет корреспондента или писателя. А то бы пропечатал. Ручной труд в век технической революции! Машин кругом — земля гудит. А мы — голыми руками. Стыд и позор. Всем бы отдавить ноги этим столбом! Куда глядят строители? Дорога ухабистая… Бросаю. Сил больше нет, надоел, проклятый. Бригадир уверял, что автокран имеется, но, мол, здесь не пройдет. Чепуха! Не верю. Пусть вертолет вызывает. В век научной революции…

Короче говоря, бросаю столб из принципа. Потомки меня поймут, они на моей стороне. Раз… Два… Три-и!

Легковеров разжал руки и сиганул в кусты.

К его великому изумлению, столб никого не раздавил, даже не покачнулся, плыл по-прежнему в руках у его товарищей. Отсутствия Легковерова никто не заметил.

ДОЛЖОК

«Бабурин должен мне рубль! — Семен Семеныч Удалов перелистнул настольный календарь и поставил жирный знак вопроса. — Отдавать не думает?! Нет, я не крохобор какой-нибудь, чтобы из-за рубля шум поднимать, но…»

Он резво закрутил диск телефона:

— Бабурин? Здравствуй, дорогой. Как жизнь?

— В опасности, — не сразу отозвался Бабурин, заставив Удалова похолодеть.

— Ну так ты бы зашел ко мне, перед тем как…

— Не могу.

— Ну так передал бы через кого-нибудь…

— Что передал?

Бабурин ничего не помнил, «Нахал! — сердито размышлял Удалов, положив трубку. — Что бы такое придумать…»

Через час Бабурин сам позвонил:

— Семен, дай два насоса!

— Для тебя, Бабуша, что ни захочешь, — доверительно сказал Удалов и замолчал.

— Вези ко мне — цех затопило! — торопил Бабурин.

У него лопнула магистральная труба.

«Дурачка из себя строит или действительно не понимает, чего я жду?» — Удалов нахмурился.

— Горячая вода-то?

— Тебе какая разница! — возмутился Бабурин. — Дашь два насоса или нет?

— Что за вопрос?! — ответил Удалов. «Зажилил рубль, скотина!»

— Воды прибавилось?

— Ага! Вплавь уже… Кха-кха… Послал насосы?

«На сострадание бьет, — определил Удалов. — А мне каково? Мне, может быть, не легче…»

Через полчаса Бабурин ввалился в кабинет к Удалову и упал, лежал в позе утопленника.

— Без паники, Бабурин, не надо так волноваться! — Удалов склонился над ним. — Выпей воды.

— Не надо, я уже