партизанских соединений. Так что давай, Петрович, исходить из худших предположений. Если хочешь знать моё мнение -- из гражданских я готов доверять в этих местах здесь только бабам, детворе да тем из наших, кто из окружения выходит...

-- Не возражаю, товарищ младший лейтенант. А вы про хиви слышали?

-- Про каких хиви?

-- Хиви -- это у нас теперь так называется добровольный помощник вермахта. Становящийся модным вариант трудоустройства взятых в плен предателей и антисоветски настроенных мужиков. Служба будет попроще, чем в полиции, головой думать не надо. А паёк -- как у немецких рядовых.

Младший лейтенант, видимо, вспомнил, что уже тоже слышал про добровольных помощников из местного населения, поэтому уточнил:

-- Hilfs Williger? Ну, тогда я трижды прав. Верить здесь готов только женщинам и детям. А просто мужикам в фуфайках -- веры нет.

-- А я ведь тоже никогда не понимал тех, кто сначала людям доверят, а потом проверяет, -- согласился Петрович. -- Всё должно быть наоборот. Не выращен ещё у нас новый совершенный человек, о котором писал Максим Горький и говорил товарищ Сталин. Что, не согласны со мной?

-- Здесь -- согласен, а в целом -- нет. Новые, порядочные люди в стране у нас есть, и их немало. Если б не война, было бы их куда больше. Хотя что творится именно здесь -- понять не могу. В голове как-то не укладывается... Первый встретившийся -- и уже враг...

-- Да уж поди -- нас такому не учили! Проснулся, а вместо доброго утра -- тебя уж душат! -- воспламенился Петрович. -- За неделю встретили первого живого человека -- и что? С какого испугу он на тебя насел? Неужели ты на немца похож? Или на партизана, которых здесь нет? А навалился он на тебя, товарищ младший лейтенант госбезопасности, не оттого, что ты выполнял спецзадание, а он при этом -- полицай при исполнении, и не оттого, что тебя, одетого под тракториста, он, стихийный партизан, за фашиста принял. Мы с тобой, как известно, профессионалы маскировки, и поэтому в этом лесу -- мы никто, просто люди на четырёх ногах и с двумя головами. Документы остались в штабе, при себе никаких знаков отличия. Правда, в твоей умной голове, лейтенант, заложены большие знания и будущие пути к человеческому счастью, которые ты, попомни мои слова, подаришь миру, когда закончится война. Так вот, этому гаду было плевать, и на предстоящее всемирное счастье в твоей светлой голове, и на то, что эту голову, между прочим, может носить самый что ни на есть простой, честный и скромный калининский колхозник. Ты просто оказался на его пути -- а шёл он, может быть, рыбу поудить или с чужой женой поразвлечься, и этот его гнусный мелочный интерес оказался превыше всего. В мирное время он поостерегся бы, а теперь -- воля и разгуляй, война всё спишет. Так что пока наши с тобой новые и совершенные люди, лейтенант, дерутся и погибают на фронтах, здесь со дна поднялась самая мутная и грязная пена. Поднялась -- и начала все права под себя выстраивать. Но оно, может быть, и к лучшему, после войны мы остатки всей этой пены соберём и навсегда уничтожим.

-- Так ты полагаешь -- это был не полицай? Не доброволец? Простой мужик?

-- Уверен на все сто. Полицай или хиви не сунулся бы в лес без оружия и, тем более не стал бы выряжаться шутом. И крест из золота припрятал бы, где понадежней. В военное-то время! В Ржеве, говорят, на рынке сегодня торговля -- только на золотишко... Да и не из мужиков он.

-- Тогда какие твои предположения?

-- Обычный внутренний контрик. Какой-нибудь счетовод из райцентра или москвич, драпанувший от мобилизации на оккупированную врагом территорию. В эти места, извини, от Москвы на дачном поезде будет три часа езды. А из Зубцова до сих пор, говорят, на Каретный и Маросейку дозвониться можно. В мирной жизни -- тип в меру скрытный, трусливый и услужливый. А в условиях безвластия, вызванного войной, -- сукин сын, высоко поднявший свою гнусную головёнку. Пока фашисты далеко и тоже, между прочим, воют и погибают -- считает себя вместо них уберменшем, имеющим право нас с тобой убивать. А для встречи с немцами, думаю, у него где-нибудь припрятан в вонючем сарае раненный политрук, которого он лично перед фрицами застрелит. Так что не грусти, лейтенант, не все мужики в полицаи записались, могут встретиться и хуже. И наша с тобой утренняя разминка -- не облава, про нас здесь пока не ведают и точно ещё не ищут. Хотя райончик этот надо бы поскорей нам покинуть... Посему предлагаю спокойно и организованно продолжить выполнение задания. Чувствуешь-то себя как? Я же видел -- не мог с травы подняться, лежал, как парализованный...

-- Спасибо, всё прошло. Сперва ног почему-то не чувствовал, теперь порядок.

-- Ну и добро. Тогда какие будет указания?

-- Сначала бы сориентироваться.

-- Это несложно. Идти нам пока прямо на север, потому солнце не должно выходить из-за левого плеча. Ты поезд-то слыхал?

-- Да. Где-то справа от нас проходил. Километрах в трёх-пяти.

-- Значит, наши линию пока не подорвали. И вряд ли подорвут. Эту железку от Вязьмы до Ржева, лейтенант, немцы стерегут пуще света белого. Хана без неё группе "Центр" и лично фельдмаршалу Клюге. Поэтому давай-ка подумаем, как нам на ихнее оцепление справа не нарваться. Чёрт!...

Петрович пробежался ладонями по переду своей телогрейки, запустил пальцы под пояс, ощупал карманы штанов в поисках карты и компаса. Но ни карты, ни компаса не обнаруживалось.

-- Ладно, -- процедил он сквозь зубы. -- В какую сторону закручивает леший заблудившихся в лесу?

-- Женщин вправо, мужчин -- влево, так нас учили. А это как раз то, что требуется: шуруя налево, мы будем удаляться от железки. Ну а чтоб прямо идти, ещё рекомендуют сапоги переобуть.

-- Можно и без переобуваний. Мы и так, лейтенант, в нашей с тобой жизни шагаем прямо и бесповоротно. Иногда, мне кажется, что я -- даже чрезмерно прямо. Оттого в свои тридцать три -- я всё ещё сержант.

-- Сержант госбезопасности, Петрович. Для обычных войск ты -- полнокровный лейтенант.

-- Ну, утешил! А ведь ты-то для армии -- лейтенант старший, без двух минут капитан! В свои-то двадцать шесть! Хотя я, Лёша, с твоей головой да с твоими иностранными языками дал бы тебе сразу старшего майора и держал бы в самом что ни на есть глубоком тылу. Вёл бы ты там радиоигры, допрашивал пленных немецких генералов, потчуя коньячком... Зачем тебя дёрнули в эту мясорубку? Нашли бы мы и без тебя товарища Рейхана живым или мёртвым, забрали бы его бумаги, делов-то... Прилетел бы за бумагами У-2, отвёз в Москву или Куйбышев -- и ты бы их там и разбирал спокойно. А если что с тобой здесь случиться? Где они второго такого спеца найдут?

-- Что-то ты часто, Петрович, стал меня перехваливать. А если У-2 не прилетит? Поэтому задание у меня персональное, ты же знаешь, -- разобрать бумаги на месте и передать