Михаил Зуев Окачундра

Апрельским утром 1973 г. Харпер проснулся от смутного ощущения близкого счастья.

«Теперь, когда русские обнаружили Эльдорадо, осталось только выгрести сокровища инков — и в аэропорт. Из отчета ясно, что они не взяли и сотой доли, а по карте до золота рукой подать», — думал он, глядя на брезентовый потолок палатки. Светало, и он вышел покурить. В разреженном воздухе высокогорного плато Чачапояс сигарета еле тлела. Было зябко.

Неожиданно на востоке, опережая восход, появилась и стала удивительно быстро расти, переливаясь разноцветными сполохами, лиловая тучка. Послышался отдаленный ровный гул, как от турбовинтового самолета. Харпер замер, а потом растолкал индейца — проводника Карлоса, спавшего, завернувшись в пончо, под кустом.

«Что это?» — спросил его американец на ломаном испанском, указывая рукой на тучу. Обычно невозмутимое лицо Карлоса вдруг побелело, глаза вылезли из орбит, а из перекошенного рта раздался дикий крик: «Окачундра! Окачундра!» Он вскочил на ноги и бросился бежать куда-то между скал, стараясь спрятаться.

Лагерь преобразился. Проснувшиеся индейцы, едва завидев теперь уже большую, в четверть неба, разноцветную тучу, низко нависшую над плато, орали «Окачундра!» и разбегались кто куда.

«Жалкие трусы, суеверные дикари! Как они боятся грозы!» — с презрением подумал Харпер, забираясь в бронированный саркофаг, который предусмотрительно захватил сюда, узнав, что на плато бывают жуткие бури, после которых не остается ничего живого.

Через час сияющие лучи тропического солнца озарили печальную картину: на месте лагеря среди порванных палаток и разбитых вьюков валялись трупы животных и людей, полу засыпанные щебнем и землей. На вершине скалы каким-то чудом застрял расколотый саркофаг с безжизненно торчащей из него рукой американца.

* * *

Прошла четверть века.

Зайдя на кухню, Павлик взглянул на календарь и содрогнулся. До 30 сентября оставалось чуть больше сорока дней. Если не произойдет чуда и они с Серым не расплатятся с Нугзаром, то можно смело вешаться. Черт их дернул год назад связаться с этой гнилой «крышей». Сейчас они уже не имели ни своего дела, ни своих денег, зато имели на полтора миллиона долларов долгов и много-много головной боли.

Павлик достал из серванта «ПМ», приставил к виску и поглядел в зеркало. Смотрелось нелепо. Вдруг зазвонил телефон. Он отложил пушку и снял трубку.

— Что, небось веревку мылишь? — раздался бодрый голос Серого.

— Пока нет, но скоро начну.

— Тормозни, у меня идея, надо обсудить. Буду через час, — и дал отбой.

Скоро он уже стоял на пороге с сумкой на плече. Едва закрыв дверь, Серый вынул из сумки коричневую папку, открыл ее и прочел заглавие: «Отчет по теме ПЗ-72. 15 октября 1972 г.»

Затем все-таки не утерпел и стал рассказывать:

— Если все пойдет, как надо, то через месяц у нас будет золота на десятки миллионов баксов. Ты знаешь, конкистадоры ограбили империю инков и двести лет возили золото и серебро в Испанию на галеонах. Но многие хронисты того времени утверждали, что они не добрались до главой сокровищницы индейцев — святилища бога грозы Париакаки, которую условно называли Эльдорадо.

Так вот, здесь написано, — продолжал Серый, — как наша экспедиция по поручению перуанского правительства в 1972 г. нашла Эльдорадо, описала его и привезла драгоценностей на полмиллиона баксов, которые и передала в государственный музей в Куско. Я купил этот отчет у одного несостоявшегося кладоискателя, не спрашивай, за сколько. Лучше взгляни на опись клада.

«Акт об осмотре храмового клада, обнаруженного 22 сентября 1972 г. по адресу: Республика Перу, плато Чачапояс.

1. Бриллианты россыпью — 3 кг 750 г

2. Слитки желтого металла в виде черепов — 128 кг 250 г

3. Ювелирные украшения из драгметаллов и камней — 6 кг 500 г»

И так далее и тому подобное, на десяти листах. В общем, план такой. Под залог квартиры берем у Нугзара часть наших бывших денег, снаряжаем экспедицию, летим в Перу, находим этот Чачапояс, выгребаем все сокровища, часть отдаем Нугзару и спокойно переезжаем на Багамы. В случае чего там смыться будет проще, чем здесь. Испанский я немного знаю.

— Слушай, если все так просто, почему за 25 лет туда никто больше не совался?

— Хороший вопрос. Этот кладоискатель мне сказал, что с тех пор там почти полностью погибло 11 экспедиций от какой-то окачундры. Иногда в живых оставались проводники — индейцы. По их словам, окачундра — это то ли ураган, то ли НЛО, то дух этого самого Париакаки.

— Да ты, гляжу, романтик, хочешь умереть красиво: в Андах от окачундры, — перебил его Павлик, криво усмехаясь.

— Дай досказать, — ответил сердито приятель, — первая советская экспедиция в 1970 г. тоже ведь вся там полегла. Но наши после этого что-то изменили, рассчитали и придумали в НИИЧП прибор, обеспечивший им благополучное возвращение с драгоценностями в 1972 г. В отчете он упоминается как «Изделие 22–09».

— И ты, конечно, в этот НИИЧП уже съездил и эту штуку достал.

— Если бы… Этого института давно нет, о бывших сотрудниках ни слуху ни духу. Зато я нашел участника последней экспедиции.

Серый достал черно-белую фотографию пожилого грустного гардеробщика, подающего пальто какому-то бугаю с короткой стрижкой.

— Алябьев Геннадий Михайлович, сейчас на пенсии, сильно нуждается. Надо брать его за хобот и лететь в Перу.

— В гробу он это Перу видел.

— А зачем существует Нугзар со своей командой? Он сделает предложение, от которого тот не сможет отказаться.

Пораскинув мозгами, Павлик, в конце концов, поддержал идею, и приятели рванули к Нугзару. Неделя ушла на его обработку. Алябьева убедили 1500 долларов, положенные ему на книжку, и подробная информация о внучке из Томилино, с которой всегда могло что-нибудь случиться. Нашлась у него на антресолях и продолговатая фанерная коробка со скромной надписью «Изделие 22–09» и штампом ОТК.

Наконец в середине сентября экспедиция прилетела чартерным рейсом в Лиму, откуда двинулась по разбитому шоссе в сторону высокогорного плато Чачапояс. Бывшие борцы Арслан и Тенгиз, оформленные охранниками, представляли Нугзара.

Алябьев переносил путешествие плохо, в его мутных глазах застыл тихий ужас маленького человека, плотно сидящего на крючке судьбы. С заветной коробкой он никогда не расставался и решительно отказывался показать ее содержимое, утверждая, что нежный прибор может испортиться от сырости. График движения определял в основном он, опираясь на свой опыт.

Вечером 20 сентября, после недельного перехода по горам,