трактиров, 26 кабаков, 30 постоялых дворов. В городе были «пильные мельницы», кирпичные заводы, гончарная, красильная, полотняная фабрика, крупяной и солодовенный заводы.

Внешний вид города не выглядел богато. Он по постройкам уступал другим городам. Деревянные дома, окруженные садами и дворами, создавали впечатление разбросанного города. В нижней части его, недалеко от пристаней, располагались лавки. В посадах ютился ремесленный люд: портные, сапожники, жестяники. Они немного приторговывали. Окраины города напоминали деревню. Некоторые там занимались хлебопашеством. Поэтому на окраине махали крыльями мельницы-ветрянки, стояли рядами овины, тянулись гумна. Город весь был изрезан оврагами. В овраги эти сваливался мусор, нечистоты — зловоние оттуда распространялось на весь город. На улицах прохожие увязали в грязи. Екатерина II, посетившая город в 1767 году, сообщила графу Панину: «Город сей ситуацией прекрасен, строением же мерзок». На главных улицах деревянные мостовые были настолько отвратительны, что по ним ездили с большой опаской для жизни. На улицах во время дождей — весной и осенью — ломались оси, колеса, рвалась упряжь, тонули лошади в грязи. На окраинах, где ютился посадский люд, ремесленники, крестьяне, отпущенные на оброк, мелкие торговцы, было много землянок, там же находились «обжорки», велась торговля снедью для бедноты подле лотков сбитенщиков, калачников. В домах теснота была ужасная. Казенные постои — чиновничьи и солдатские — изводили обывателей. Подати и повинности почти целиком ложились на трудовое население.

В середине XVIII века ни одной народной школы не было в городе. Детей, если кто и обучал, то на дому или у духовных лиц. Только в 1786 году была открыта первая народная школа. И в ту отдавали жители детей неохотно. Губернатор Белавин десять лет спустя писал в городскую думу: «Сколько я ни старался о распространении народных училищ, но за всем тем не только есть возможность прибавить здесь малое народное училище, но и в главном день ото дня учеников умаляется, так что при наступившем сроке испытания не можно будет сделать из классу в класс перевода, поелику в некоторых обучается не более как один человек».

Всех тяжелее жил простой народ города, «работные люди», — предшественники фабрично-заводских рабочих, на своих плечах вынесшие всю тяжесть создания русской промышленности. Фабрики и заводы были частными и казенными. Еще Петр приписывал к купеческим мануфактурам целые волости из государственных крестьян. Крестьяне обязаны были отдавать заводу определенное количество рук. Они назывались «приписными крестьянами». Помещики, заводившие фабрики и заводы, превращали крепостных целыми селами в рабочих. Это были посессионные крестьяне. Иногда помещики продавали купцам рабочую силу своих крестьян. Были в то время и вольнонаемные рабочие. Они вербовались из обедневших государственных крестьян, из «солдатских, рейтарских и пушкарских детей», из беглых, «праздношатающихся», нищих и бродяг, которых по приказу правительства можно было хватать и отправлять на фабрику.

Было в это время много бурлаков. Произвол помещика, тяжелые налоги в деревне, лихоимство и притеснения чиновников в городе толкали трудового человека на поиски счастья. Бежали люди на Керженец в раскольничьи скиты, присоединялись к разбойничьим ватагам на Волге, скрывались в глухих монастырях. Паспортная система не укрощала строптивых. Бурлаки из крепостных, посессионные крестьяне, приписные к заводам или работающие по заготовке древесного угля волновались часто, с ними учинялись расправы. В это время шло насильственное крещение мордвы и прочих «инородцев», преследования старообрядцев. Бурлацкие артели все время пополнялись беглецами. Их было так много, что бурлацкий труд поддерживал собою ряд других кустарных промыслов в губернии. Например, валяльщики изготовляли специально «бурлацкую шляпу».

Рабочий день длился четырнадцать часов. Бесчеловечное отношение к «работным людям» доходило до страшных, чудовищных истязаний. Они жили в удушливых избах и в землянках, без воздуха и света. Спали вповалку на нарах или прямо у станков. Беременные женщины не отпускались с работы и перед родами.

Сама фабричная постройка выглядела угрюмо: решетки в окнах, тяжелые ворота на запоре. В рабочее помещение сверху сыпались снег и дождь. «Очень срамно видеть, — писали члены комиссии, обследовавшей мануфактуру, — что большое число мастеровых работных людей так ободрано и плохо одеты находятся, что некоторые из них насилу и целую рубаху на плечах имеют».

Они умирали от побоев, от заточения, от тяжелых оков и цепей. В ответ на эти безмерные страдания и тяготы уже в 50-х и 60-х годах XVIII века происходят волнения среди них. Чем ближе к пугачевщине по времени, тем сильнее волнуются «работные люди».

Волга, Макарьевская ярмарка, обширная торговля приезжающих и местных купцов, бурлачество, рост мануфактур делали город очень живым и бойким.

Вот эта бойкая, сметливая и энергичная среда посадского нижегородского люда и выдвинула гениального самородка в области техники И. П. Кулибина.

II ЧУДЕСНЫЙ МАЛЬЧИК

улибин родился в 1735 году в семье посадского жителя, мелкого торговца мукой. Мы не имеем документов о дне его рождения и вынуждены верить на слово П. П. Свиньину^[1], который был запросто вхож в семью изобретателя в петербургский период его жизни.

Домик Кулибиных стоял на Успенском съезде, подле оврага. Оттуда как на ладони было видно все Заволжье.

Мальчиком Кулибина привели к дьячку, который его и выучил грамоте по псалтырю и часослову. Семейство Кулибиных тяготело к расколу. Кулибин-отец, по-видимому, сам был большой начетчик и ценил грамоту, но образования сыну давать не хотел и школы презирал. Впрочем, школы этого заслуживали. «Цифирная школа»^[2] поставляла только чиновников, от которых Кулибины немало терпели и которых ненавидели. А бурса^[3], готовившая православных попов, еще более не подходила к старообрядческим склонностям Кулибиных. Гимназий в городе в ту пору еще не было. Первая провинциальная гимназия была открыта в Казани и то только в 1758 году, когда Кулибину исполнилось уже 23 года. Отец рассудил, что мальчик будет торговцем мукой, и поставил его за прилавок.

Сын скучал за развесом муки, томился за нелюбимым делом и, как только выпадала свободная минута, прятался за мешки и предавался излюбленному занятию: карманным ножом вырезывал из дерева разные диковины — игрушки, флюгера, шестеренки. Один