Почему-то стало проще, когда он прозвал серафима Фидо. Вроде бы эта кличка ему подходила.
Соня время от времени возникала на пороге без предупреждения, но с экзотическими игрушками для «племянницы», и ей всегда были рады. Лит она обожала, но больше нескольких дней вынести общество Фидо не могла.
Когда она приезжала, они с Палмером лежали, обнявшись, в гамаке и слушали ночных птиц. В каком-то странном смысле это были идиллические отношения.
В последний раз Соня с веселым удивлением обнаружила у него на груди ритуальную татуировку.
– Что это? – спросила она. – Решил стать первобытным на современном уровне?
– Решил сделать татуировку, чтобы скрыть шрам от операции.
– В самом деле?
– Отчасти. К тому же она сочетается с рисунком шрамов, что ты оставила у меня на спине.
Она помолчала.
– Ты еще видишь те сны?
– Иногда. Они стали сильнее с тех пор, как рука вернулась.
– Рука?
– Ага. Хочешь верь, хочешь не верь, но пару недель назад меня разбудил стук в окно. Сначала я думал, что это птица. Потом увидел ее на подоконнике. Та рука, что дал тебе Ли Лиджинг, скреблась в стекло и просилась в дом!
– И что ты сделал?
– Впустил.
– И ты не боялся?
Палмер пожал плечами:
– Я слыхал про собак, которые в поисках своей пропавшей семьи пересекали континент, так чем шестипалая рука хуже? А к тому же она ничего не делает, только прячется под диваном. У моей мамы была точно такая собачка чихуахуа. По мне, уж лучше живая отрезанная рука, чем комнатная собачка.
– Не стану спорить. Так что означает эта татуировка?
– Старик майя, который ее делал, сказал, что это была когда-то печать Хан Балам, Повелителей Ягуаров.
Только он не сказал Соне, что хотя по-испански лучше говорить не стал, зато бегло изъясняется на ланкондоамском, языке детей Кетцалькоатля, и бросил свои любимые сигареты «Шерман» ради здоровенных галлюциногенных сигар, которые любили индейцы-майя.
Разговор был три месяца назад. Интересно, что она сказала бы про серьги?
Палмер вернулся к работе и стал паковать контейнер, время от времени отхлебывая лимонад из кувшина. По немощеной дороге прошел крестьянин-кампесино, направляясь за три мили к шоссе, где бегал старый развалюха-автобус, подвозивший людей до города.
Палмер насторожился при виде сутулого немытого человека в традиционных белых штанах и рубашке, с мачете на поясе. Он быстро просканировал кампесино, заглянул в его мысли, оценил ауру – нет ли в ней чего-то от Притворщика.
К счастью для кампесино, он был именно тем, кем и выглядел, – крестьянин, едущий в город. До автобуса в Мериду он доживет. Палмер вздохнул с облегчением. Он не любил убивать, даже Притворщиков, но никогда, ни на секунду не имел права ослабить бдительность. Как всякий хороший отец, он знал, что в джунглях рыщут ягуары, жаждущие крови детей.
ЛитВек: бестселлеры недели
