столкновений, куда как нельзя лучше вписалось и дело Мэсси. Газеты Херста сообщили о том, что за год на Гавайях происходит до сорока изнасилований белых женщин, и нарисовали картину «плачевной» ситуации в «Тихоокеанском саду» Америки. Добропорядочные граждане всей страны всколыхнулись из-за рассказов о бандах туземных выродков, которые сидят в кустах и только и ждут момента, чтобы выскочить и наброситься на белую женщину. Передовицы призывали власти принять решительные меры, чтобы обуздать преступления на сексуальной почве. Заголовки кричали о «тигеле зла» и навесили на Гавайи ярлык «дремлющего вулкана расовой ненависти». В новостях из Вашингтона сообщалось о слушаниях в Конгрессе и о переговорах в Белом доме относительно судебного законодательства.

И великолепный случай для Кларенса Дэрроу не замедлил явиться.

Покачав головой, я сказал:

— Опять защищаете богатых, К. Д.? Стыдно.

От смешка его впалая грудь дрогнула.

— Твой отец разочаровался бы во мне.

— Он не возражал, когда вы представляли Леба и Леопольда.

— Разумеется, нет. Он тоже выступал против капитала.

«За одним исключением», — подумал я.

Его улыбка исчезла. Он пристально смотрел в запотевший стакан с водой, словно это было окно в прошлое.

— Твой отец так и не простил мне то, что, выступая от имени шахтеров, анархистов, негров и профсоюзных деятелей, я не гнушался клиентами... сомнительного свойства.

— Вы хотите сказать — гангстерами и взяточниками.

Он поднял бровь, вздохнул.

— Тяжелый человек, твой отец. Нравственный до предела. Никто не мог жить в точности по его стандартам. Даже он сам.

— Но дело Мэсси... Если то, что я о нем читал, недалеко от истины, вы, естественно, должны выступать за другую сторону.

Морщинистое лицо собралось складками.

— Не оскорбляй меня, сынок. Нет такого дела, в котором Кларенс Дэрроу выступил бы на стороне обвинения.

Но если и будет такое, то это дело Мэсси.

Я спросил:

— А как ваши друзья в Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения собираются...

— У меня есть друзья в организациях, — отрезал он, — но ни одна организация мне не друг.

— Сноб. Но разве эта миссис Фортескью... кажется, так ее зовут?

Дэрроу кивнул.

— Разве эта миссис Фортескью не из Кентукки или Виргинии или что-то в этом роде?

— Из Виргинии.

— И она организовала похищение, в результате которого был застрелен цветной, изнасиловавший ее дочь? Разве это не ставит Великого Друга Цветных на сторону суда Линча?..

— Неслыханно, — проскрежетал он. Серые глаза метали молнии. — Ни один белый не отдал столько своего времени — и денег — на защиту негров, сколько я. Мои убеждения в отношении расового вопроса не подлежат сомнению.

На старости лет Дэрроу стал обидчивым, а раньше всегда был вспыльчивым.

— А разве вы сами не ставите этот вопрос под сомнение, К. Д., беря на себя такую защиту?

Он вздохнул и покачал своей бадьеподобной головой, серая запятая над глазом изогнулась.

— Ты одного не можешь понять, Натан, что я не виню тех, кто находится в плену расовых предрассудков. Нетерпимость у человека в крови.

— Я знаю, помню. Я часто слышал ваши рассуждения, когда был ребенком. Тогда для меня это звучало весьма поучительно — «никто не заслуживает вины, никто не заслуживает доверия». Но мне нравится думать, что до некоторой степени я могу контролировать свою жизнь.

— Думай на здоровье, сынок. Это полезно для детского воображения. — Он махнул официанту в красной куртке. — Пожалуйста, передайте Маме Сарди, что мистер Дэрроу хотел бы получить две чашечки ее особого кофе.

— Да, сэр, — с понимающей улыбкой кивнул официант.

Дэрроу снова перенес все свое внимание на меня.

— Когда я в первый раз изучил это дело... по правде говоря... я отклонил его из-за расового аспекта... но не из-за моральных соображений.

— И что?

Он пожал плечами, на этот раз не столь внушительно.

— Я побоялся, что, если мои клиенты ожидают, будто, выступая от их имени, я стану апеллировать к предполагаемому более низкому положению цветных рас, они будут... разочарованы. Я дал понять своим возможным клиентам, что не позволю себе выступать в суде с позиций, идущих вразрез с моими убеждениями, с тем, за что я выступал все эти годы.

— И каков же был ответ?

Опять слегка пожал плечами.

— Они написали мне, что считают мою позицию по расовому вопросу правильной и хотят, чтобы я развил свое отношение к этому в суде. И более того, что контроль над их защитой будет полностью находиться в моих руках и мне будет предоставлена полная свобода действий. — И снова чуть пожал плечами. — Что я мог сделать? Я согласился.

Официант принес две чашечки дымящегося черного кофе. Дэрроу причмокнул губами и схватил свою прямо с подноса официанта. Я отхлебнул из своей, в кофе было кое-что добавлено, я хочу сказать — не сливки и не сахар.

— Земляк, — прошептал я, стараясь не раскашляться, — чего они туда подмешали?

— Какого-то варева с дьяволовой кухни, не иначе.

Забавно. До введения сухого закона я никогда не видел, чтобы Дэрроу что-то пил. Даже когда они с отцом посещали «Байолоджи клаб» — «занимались наукой», как они говорили, — и по кругу там ходили кувшины с вином, Дэрроу всегда отмахивался от них. Говорил, что должен сохранять ясную голову.

Но как только правительство объявило ему, что он не может выпить, ему все стало мало.

Я сделал еще один глоток, на этот раз поменьше.

— Итак... для чего же в этом гавайском деле вам нужен коп из Чикаго?

— Ты ведь в отпуске?

— Не совсем. Правильнее сказать, на задании.

Он хитро прищурился:

— Я могу отправить тебя в отпуск. У меня по-прежнему есть друзья в муниципалитете...

Он скромничал. Он защищал нечистоплотных политиков из администраций бывшего мэра Томпсона и нынешнего — Сермака, и во многих администрациях до этого.

— Мне казалось, вы ненавидите детективов, — произнес я. — Вы всегда сами проделывали всю сыскную работу, с...

Я замолчал. В 1912 году Дэрроу чуть не обвинили в подкупе по свидетельству частного детектива — если свидетельство детектива вообще приняли бы во внимание, — которого он нанял, чтобы подкупить членов жюри присяжных. Многие из приятелей-леваков Дэрроу отказались от него, полагая, что путем подкупа он хотел вызволить своих подзащитных — анархистов, вместо того, чтобы смягчить удар, нанесенный неизбежным судом по обвинению во взяточничестве.

Мой отец был одним из немногих друзей, кто не покинул его.

С тех пор о Дэрроу и стало известно, что большую, если не всю, часть детективной работы он выполняет сам. Он любил лично расспросить свидетелей и подозреваемых, собрать улики, выяснить факты. У него была