Литвек - электронная библиотека >> Степан Васильченко >> Классическая проза >> Олив'яний перстень >> страница 3
чого ви злякалися! Край тут - гляньте, який веселий, люди добрi, тут не загинете!"

Подивився Кость навкруги, звiв тоскнi очi на товаришiв, почав благати:

- Ходiмо, хлопцi, далi! Уже ж скiльки пройшли! Це ж буде сором людям хвалитись.

На душi в усiх справдi було якось важко, скучно й трохи соромно.

Вагались недовго:

- Ходiм! Гайда!

- Тепер, щоб не було, - не вертаться!

Кожний нiби переплив уперше Днiпро. Виплив на середину: хочеш не хочеш, страшно чи нi, а вже треба пливти до того далекого берега.


V

Iдуть день, iдуть другий.

Перед очима мрiють села, хутори, перелiски, ставки, вiтряки, розстеляється поле, поле - то срiбне, то зелене, то золоте, а над усiм небо чисте, як барвiнок, синє, i далечiнь, як дим. Пили свiжу воду з колодязя, купували молоко в баби, ночували, де прийдеться. В дядька на горищi, в дяка в садку, в школi. Скрiзь цiкаве, нове. Хоч би й школа: мала-малюсiнька, ще не бачили такої зроду. В класi стеля низенька, вiкна маленькi, мутнi, i всього чотири парти. Довгi, нефарбованi, грубо сокирою витесанi. Все таке убоге, а теж i собi: i Ленiн, i Шевченко, i "куточок", i "хай живе". Учителька молоденька. На всьому помiтно - енергiйно змагається iз злиднями молодiсть.

Ночуючи, розпитували шлях далi, запасались харчами. Першi два днi йшли весело, спiвали, боролись. Потiм почали сваритись. Так, нi за що. За дрiбницi. Далi й сваритись перестали, iдуть мовчки.

А сонце парить, а сонце пече. День у день.

Ось насилу-насилу ноги тягнуть. Забули, який день у дорозi, - п'ятий чи шостий. Все поплуталось.

...Вечорiє. Тiльки що сунуться по шляху довгi-довгi тiнi, третя, коротка, кульгає далеко позаду.

- Валя, та йди швидше, а то завидна в селi не будемо! - сердито кричить Вiтя.

- Я не можу! - стомлений i сердитий долiтає голос редактора. - У мене виразка на нозi.

- Доведеться i цю нiч ночувати в полi. От морока!

Недалеко шляху рiденький перелiсок, помiж деревами стоїть у копицях сiно. Звернули до гайка; iдуть похмуро, мовчки. Розташувались. Сiно сухе, пахуче, а вечiр теплий, земля ще пахтить денним сонцем, цвiрiнчать коники. Повитрушували з торби, що було, повечеряли, напились iз криницi води. Вмостились пiд копицею.

Обличчя в усiх помалу стали прояснятися. Простягли натомленi ноги.

А по синьому небi рядами, як покоси, сунули звiдкiлясь пухкi зеленястi хмарки; не хмарки - висушене лугове сiно. В покосах горiли зорi, як червонi суницi. Небо - як скошений луг, тiльки що копиць не видно. Покоси кудись сунулись, нiби їх вiтром перекидало, i незабаром небо стало чисте - все зарясiло тими золотими суницями. Одна тiльки запiзнена хмаринка, бiла, прозора, самотою пливла позаду, як покотиполе. Лiщина не зводив iз неї лiнивих очей i перебирав у головi, на що вона похожа: на морську медузу? Нi, на мiтлу? Теж нi. Несподiвано про те ж саме обiзвався Вiтя:

- Хлопцi, а гляньте на оту хмарку: чисто ж Настина коса, Бондарiвнина! - засмiявся вiн. Кость лежав боком - перекинувся. Швидко:

- Де? Де?

- I справдi - таки коса!

- I таки Настина!

Аж посiдали. Попiдiймали голови.

- О, гляньте - нiби й обличчя її ховається в косах.

- Дивiться! I як воно таке робиться!

- Знаєте що? - вигадував Лiщина. - Це ми десь, певне, вже близько вiд них, то це вона вилетiла нам назустрiч.

- Кликати вечеряти! Галушок гарячих їсти! Ставало весело. Нiби аж запахло гарячими галушками.

А шовкова хвиляста коса ще пишнiше розпускала в небi тi золотавi кучерi, що аж сяють на краєчках, ховала в собi зажмурене жартовливе лице i помалу-помалу пливла над хлопцями, щоб гаразд могли розгледiти її мандрiвники та тлi тихої ночi.

- Насте, г-о-ов! - гукнув до неба Вiтя.

- ... асте-о-ов! - одгукнулось у сусiдньому гайку.

- Чи варила на вечерю галушки?

- ... алушки... и... и...

- Єй-бо, менi здається, що ми десь уже близько, - запевняв Кость.


VI

Справдi, було вже близько. Ближче навiть, нiж думали. Складали план, щоб спершу зайти в Лубни, а звiдти вже, розпитавшись, у Липовий Кут. Коли ж другого дня зайшли в село й розпиталися, виявилось, що можна було йти в Кут навпростець, не заходячи в Лубни. Всього верст за двадцять. Де та й сила взялася. Аж пританцьовували i про виразки позабували.

У полi вже почалися жнива. Iдуть мандрованцi та все у женцiв питають, та все питають, чи далеко ще до Кута.

Їм охоче одповiдають:

- Верстов дванадцять... Верстов сiм...

А наостанку:

- Ось же й вiн! Бачите, з яру липи виглядають: отож вам i Липовий Кут. А вам кого там треба?

Поблизу зацiкавлених стає бiльше - поставали, дивляться: що воно, мовляв, за люди?

Аж ось од могили, що гонiв двоє од дороги, зiрвався чогось iз гурту женцiв один дядько в бiлiй сорочцi. Кинувши граблi, вiн жене до їх навпростець через стерню що є духу.

- Чого це вiн?

А дядько летить, аж спотикається, - махає рукою, смiється, ближче... ближче...

- Та це ж Василь! - не своїм голосом, забувши про людей, крикнув Кость.

- Го-го-го! - луна покотилась за гони.

То справдi летiв той самий Василь Бондар. Засмажений, м'язистий, в полотнянiй широкiй сорочцi вiн таки скидався тепер на доброго дядька.

- Валя! Кость! Вiтя! - розставляє вiн широченно руки, мов їх усiх хоче обiйняти. Вiтається гаряче, у вiчi зазирає.

- Та невже це ви? Так нiби це сон. Ну й молодцi - от молодцi, так молодцi!

Приглядається до кожного обличчя: змарнiле, засмажене, полуплене, бiлi плями на них, як лишаї, губи потрiсканi, ноги у виразках.

- Єй-бо, аж не вiриться, - протирає очi Валя. - Ану щипни мене, Вiтю, чи це я не сплю?

Стоять, регочуться. Цiлим табуном звернули iз шляху на стерню.

Василь розповiдає нашвидку, як їх упiзнали:

- Побачили першi мати: кажуть: "Це якiсь здалека iдуть люди". А Настя подивилась та й каже менi: "Знаєш, Василю, на кого скидається отой малий?" А я кажу: "На кого?" - "На Валю, - каже, - на Лiщину: i картуз насупив на очi, i плече вгору пiдiймає". Менi так i вдарило в голову: це ж вони до нас у гостi.

Прийшли на ниву.

Стоять двоє коло нев'язаних снопiв: одна старiша, висока, струнка, в очiпку. Енергiйне обличчя, сiрi очi у чорних вiночках - мати. Друга з такими ж очима, в жовтiй хустцi, опустила соромливо униз вiї, зашарiлась, як мак, швиденько перебирає якесь стебло в в руцi - Настя.

Мати пильно i привiтно дивилась назустрiч хлопцям i ще здаля хитала жалiсно головою; такi вони були марнi, обшарпанi та чорнi. Очi та зуби тiльки й блищали.

Поздоровкались.

- Приймаєте нас, тьотю, на жнива? Це ми прийшли до вас учитись працювати. Смiється:

- Та й добре ж. То це ви аж iз самого Києва пiшки?

- Пiшки.

- Нiчого, добрi козаки.

Перегодя.

- Ну, козаки, сiдайте ж ви пiд копою та спочиньте з дороги, а ми, дiти, будемо кiнчати, бо сонечко не стоїть.

Всi троє взялись до роботи. Проте хлопцям не сидiлось, тi жнуть та в'яжуть, аж шумить, а тi помiж