Кстати, зачем вы поменяли свою фамилию на столь помпезный псевдоним?

— Это моя фамилия.

— Ну, что вы. Ваша фамилия, которая досталась от родителей, была Дюфюр. Ваше настоящее имя — Бернадет Дюфюр. На мой взгляд, Митарра^[8] Версаль — имя и фамилия не сочетаются. Хотя, судя по тому, что нам стало известно, прозвище Митарра, которое дали вам соседи, отвечало нраву девочки, которую они знали.

— Ну и что? Имя менять законом не запрещено!

— О да, конечно, а вот воровать и тем более убивать…

— Что воровать?

— Сущая безделица, мадам Митарра, крючок вязальный, тот самый.

— Это мой!

— Утверждаете убедительно. А не припомните, как он к вам попал, ведь таких теперь не продают. Крючок сделан из старого и прочного металла. Как и когда, не знаете?

— Этот крючок мне подарил отец много лет назад. Где он взял его, не знаю.

— Наверное, так же, как не знаете, где ваш отец. Я сказал, что фамилия вам досталась от родителей, я оговорился — вернее, от родительницы. Отца у вас не было, как и потом у ваших младших братика и сестренки.

— Это ничего не значит. Отец нашел меня незадолго перед моим отъездом в Париж.

— Допустим. Почти перед отъездом сгорел дом, где вы жили. Среди пепелища найдены трупы вашей матери, сестры и брата. По утверждению местной жандармерии, мадам Синдриллон Дюфюр, то есть ваша мать, сильно пила и почти не работала. Вам, тогда подростку, приходилось искать хотя бы временный заработок, чтобы выжить самой и прокормить семью, что, мягко говоря, не приводило вас в восторг. До сих пор бывшие соседи помнят, как вы ругались с матерью, перепадало и малолетним братишке и сестренке, забота о которых свалилась на вас. По версии жандармерии, хотя и не вполне доказанной, был поджог, и даже предполагали, кто поджигатель. Но версия настолько чудовищная, что сами жандармы боялись в нее поверить, а для подтверждения улик оказалось… впрочем, вам известно все лучше, чем мне.

— Что мне известно? Я сама едва уцелела…

— Жители деревни приютили вас.

— Приютили! Каждый отфутболивал меня на второй же день, приходилось кочевать из дома в дом.

— Да, мне известно. И тем не менее, ваши земляки предоставили вам и кров и стол. На совете деревни они договорились, что каждая семья предоставит в ваше распоряжение удобный ночлег и еду на сутки, на следующий день вы должны были переходить к другой семье. Они опасались, что их жилища тоже сгорят… И вы перебрались в Париж. Несколько лет трудились на разных работах, в основном тяжелых, куда парижан не заманишь, лишь эмигранты соглашаются, из-за безвыходного положения, и выходцы из провинции, у кого нет поддержки родственников или знакомых или отсутствует профессия, на которую в мегаполисе есть спрос. И вот наконец вам повезло. Вы устроились в семью Лефебвр…

— По-вашему, быть служанкой — это везение?!

— Для кого-то, мадам, бывает именно так, тем более если в такую семью как… А вы похитили у мадам Шанталь Лефебвр крючок. Она его опознала.

— Везение! Около четырех лет я горбатилась на эту семейку! Народу прорва! Дети подростки, дети женатые, внуки! За всеми убери, принеси, помой, постирай, погладь! И в конце концов мадам Шанталь пожаловалась, что я взяла у нее вязальный крючок! А доказать, что именно я взяла, она может? Она где-то потеряла, а я виновата!

— Мадам Митарра, крючок, который якобы подарил вам отец, из металла, выплавленного далеко от Франции и нашего времени… Сталь, из которой он выточен, выплавлена в России, тогда Советском Союзе, в тридцати или сорока километрах от Москвы еще до Второй мировой войны. Дедушка мадам Шанталь воевал на советско-германском фронте в 1943–1945 годах в истребительном авиационном полку «Нормандия — Неман». Воевали они вместе с русскими. На память о том времени взял с собой осколок русской авиабомбы из сталистого чугуна. Потом Лорентин Фурньер, так звали дедушку мадам Шанталь, решил дать осколку бомбы мирную жизнь, по его просьбе выточили два крючка-спицы, которые он подарил жене. Один крючок за столько лет затерялся, а второй мадам Шанталь хранила как семейную реликвию, ведь именно так она объясняла свой отказ продать его вам. Крючок, что находился в вашей сумке, и есть тот, памятный — химический анализ подтвердил. Этот крючок, как я уже говорил, в ваших руках стал снова орудием убийства. Повторяю прежний вопрос: за что вы убили Жака Форси?

— Вы опять бредите, комиссар!

— К вашему сожалению, нет. Именно вы убили, и даже могу рассказать почему.

В дверь соседнего с допросной помещения постучали, затем заглянул дежурный.

— Инспектор Фрежюс, пришла мадам Лефебвр, просит разрешить ей поговорить с комиссаром или с вами.

— Комиссар сейчас занят, ведет допрос подозреваемой. Ладно, зови сюда.

Франсуа-Пьер отключил звук из допросной, когда вошла посетительница.

— Извините, инспектор, что отвлекаю. Если позволите, хотелось бы узнать, когда смогу забрать свой вязальный крючок-спицу, хоть вязать им уже не смогу.

— К сожалению, пока, мадам Лефебвр, выдать нельзя. Это орудие убийства, так что до суда крючок будет находиться среди улик.

— Понятно. Мы на семейном совете решили похоронить этот злосчастный крючок-спицу.

— То есть?

— Закопаем около могилы дедушки. Мы не сможем хранить дома реликвию, которой лишили жизни человека.

— Мудрое решение. Мадам, не волнуйтесь, когда можно будет возвратить крючок, мы вам сообщим. Скажите, почему в рекомендации Митарре вы указали в числе ее как работника достоинств и честность, хотя подозревали ее в краже крючка-спицы?

— Ах, инспектор, в том и дело, что подозревала, доказательств у меня не было. Ведь не исключено, что я могла ошибаться, исчезновение крючка совпало с уходом от нас Митарры, но гарантии не бьшо, что это не окажется действительно всего лишь совпадением. Да если бы и были доказательства, то в полицию с ними не пойдешь.

— Почему, мадам?

— Крючок-спица имел ценность только для меня и нашей семьи, а фактически его стоимость такова, что никто не стал бы его ни искать, ни возвращать.

— Да, верно. Теперь же вам придется набраться терпения — реликвия к вам вернется.

— Спасибо, господин инспектор, мы подождем.

Женщина вышла из комнаты, а Фрежюс включил звук из допросной.

— …И фамилию вы взяли новую не просто так, — говорил Луи Вермандуа Митарре, — это своего рода претензия жизни людям, которые вас окружают, потому что уверены, что достойны лучшей доли, чем та, что вам выпала. Но вместо того чтобы выбрать профессию, учиться и направить свою энергию на достижение профессиональных вершин в каком-нибудь деле и тем самым вырваться в те социальные слои, что, по вашему мнению,