Следом исчезла из вида и «восьмерка» старшего лейтенанта.

Как только автомобили уехали, приоткрылись сосновые, блестящие лаком воротца соседей Квасовых, супругов Дубко. В проеме показалась плешивая голова хозяина, Льва Сергеевича, бывшего учителя физики и астрономии, а ныне пенсионера. На заслуженный отдых он с почетом вышел еще одиннадцать лет назад.

Дубко посмотрел сначала налево, потом направо. Анодированная оправа его очков сверкнула под лучами утреннего солнца.

— Свалили?.. Васильевна, копы, спрашиваю, свалили?

— Что? Повторите, Лев Сергеевич!

— Менты, говорю, где?!

Валентина Васильевна, исходя из многолетних наблюдений, поняла, что заслуженный работник народного образования, дважды орденоносец, сегодня с утра хватил лишнего. Будучи в своем обычном состоянии легкого подпития, уважаемый пенсионер не позволял себе грубых выражений.

— Полисмены уже отбыли, Лев Сергеевич.

Женщина переложила из руки в руку пакет с продуктами. Уж, не на пару ли с Николаем старик выпивал, подумала она.

Дубко приоткрыл воротца чуть шире. Теперь Валентина Васильевна увидела, что на нем из одежды лишь клетчатые, надетые наизнанку, правда, отменно отглаженные семейные трусы. Обут Лев Сергеевич был в шлепанцы багряного цвета с помпонами. Наверное, сандалии именно такого оттенка любили носить римские патриции. Вообще, в облике бывшего учителя было что-то латинское.

— Чего они тут с утра кантовались среди мирных жителей? — спросил пенсионер слегка заплетающимся языком. — Или все бирючинские преступники переехали наконец в добрую старую Англию и нашим полицаям теперь заняться нечем?

— Они Николая только что забрали.

— Соседа моего?

Льва Сергеевича качнуло вперед, и он уперся рукой в лакированный столбик.

— Да, вашего соседа.

— Вот те на… За что?! Это же агнец. Можно сказать, жертва… воинствующего феминизма. Ох, бабизм этот мир погубит, — запричитал пенсионер, тяжело ворочая головой из стороны в сторону. — Ох, погубит!

— Раиса, говорят, утонула, и его, наверное, в убийстве заподозрили.

— Эта тварь утонула?! — выпрямившись, воскликнул Дубко. — Ха-ха-ха! Есть Бог на свете, и он все видит! Не догадывалась, сволочь, что из-за своего характера может жизнь, как Муму закончить. А я был уверен! А с чего они взяли, что это Колька ее того?

Пенсионер нахмурился. С таким выражением лица он вполне мог бы послужить моделью для бюста Понтия Пилата или Тита Ливия.

Валентина Васильевна еле сдержала улыбку.

— Не знаю, Лев Сергеевич.

— Добрый хлопец. Любую вещь с ходу починить может. Жалко, жалко. Надо будет ему алиби обеспечить.

— А если это его рук дело?

— Рыбакова, не смеши. Ты же не дура и должна понимать, что такое в принципе невозможно. А если и возможно, то Кольке за это надо орден выдать через плечо, как этому… Рас… тыр… пыр… провичу. Ну, ты поняла. Играет который везде. На большой, на такой… Если не умер еще. А они его под арест. Лет пятнадцать теперь впаяют. Свободу Кольке Квасову! — крикнул Дубко и икнул. — Миль пардон. Может, зайдешь, красота ненаглядная? У меня винцо испанское есть. Кава называется. Вкус — закачаешься. Но предупреждаю, сам я горилку пить буду. Как настоящий патриот!

Заслуженный учитель гордо вскинул вверх подбородок.

— Спасибо, Лев Сергеевич. Дел выше крыши.

— Печально, печально. Уважаю тебя, Васильевна. И как человека, и как бабу. Порядочные бабы ведь сейчас в России редкость. А о девках и говорить нечего! Уже в двадцать лет каждой второй между ног узбекскую дыню засунуть можно. Еще этим и гордятся, дуры. — Дубко снова качнуло вперед. — Да, жаль, что я не в твоем вкусе. Фемина ты гарна. Софья Ковалевская и Людмила Чурсина в одном лице.

— Спасибо за комплимент. Пойду я, Лев Сергеевич.

— Ступай, красавица. Если какая помощь нужна будет, заходи без стеснения. Лев для тебя все сделает! Клянусь своим телескопом.

— Спасибо, мой рыцарь.

Валентина Васильевна с добродушной улыбкой кивнула бывшему учителю и не спеша зашагала домой вдоль соснового, покрытого лаком забора.

Свернув за угол, она неожиданно увидела впереди Ольгу Гасилову, местного почтальона. Та, ведя рядом с собой велосипед, шла навстречу Рыбаковой по узкому, засыпанному отсевом переулку. Широкие бедра женщины были туго обтянуты потертыми синими джинсами, а ее довольно заметно выступающий животик прикрывала надетая навыпуск серая в черную узкую полоску мужская сорочка. На голове «почтальонки», как называли Гасилову почти все местные старушки, кокетливо сидела белая матерчатая кепочка.

Ольга, которая была лет на пятнадцать младше Валентины Васильевны, выказывая уважение, поздоровалась первой:

— Доброе утро!

— Доброе утро, Оля! Что вас занесло в наш околоток?

Гасилова остановилась.

— Бабе Кате пенсию доставляла. Обычно за деньгами она сама на почту ходит, а тут ей на днях спину сильно прихватило. Вот она и попросила, чтобы я ей сегодня пенсию на дом принесла.

— Ясно. А вы как поживаете?

— Ничего. Жаловаться грех.

— Женька как?

— Да вот решил осенью в армию идти. Не хочет, балбес, дальше учиться. Ох, и боязно мне за него, Валентина Васильевна.

Гасилова поджала пухлые губы. Рыбакова, между прочим, не помнила, чтобы она видела их хотя бы раз накрашенными. А они того заслуживали. Правда, их соблазнительность стала бы тогда до неприличия вызывающей. Наверное, Ольга сие понимала и именно поэтому губной помадой не пользовалась.

— Что так? — спросила Валентина Васильевна, перекладывая пакет с продуктами в другую руку. — Женька у вас парень крепкий. Силушки дай бог каждому.

— То-то и оно. Ввяжется там в драку. Он же у меня горячий не в меру. Отобьют ему дембеля башку или того хуже. Нападут скопом.

— Так давайте я с комиссаром нашим поговорю. Может, части какие-нибудь приличные в многострадальной российской армии все же остались. Я подполковника Суханова хорошо знаю. Наверное, он посоветует, как Женьке в хорошую часть можно попасть.

— А разве можно так устроить?

— Почему нельзя? Мы ведь с вами Женьку не от службы отмазывать собрались.

— Ой, спасибо, Валентина Васильевна! А то душа болит, мочи нет. Спать лягу, а сама все думаю, думаю.

— Ничего, Оля. Все будет нормально. Не переживайте.

— Валентина Васильевна, а вы слышали, что вчера Райку Квасову в реке нашли? — вдруг спросила Гасилова.

Рыбакова усмехнулась.

— Слухи по городу Бирючинску с какой-то невероятной скоростью разлетаются. И интернет не нужен. Слышала, Оля. Сейчас только что Катюша Минакова мне сказала.

— Вредная была тетка.

— Она и вам насолила?