таких моментов, где бы я мог сказать, что я чувствовал удивление от того, что попробовал. Не считая того, что Мойра водила немного быстрее, чем было нужно по улицам Бразилии. Мы остановились здесь на несколько дней, так как мне нужно было посетить доктора, чтобы он обследовал меня, и мне нужно было получить необходимые прививки, а также новый паспорт в Американском посольстве.

Я надеялся, что моим документам на паспорт будет отказано, и наконец, закончится эта нелепая ситуация, но они были одобрены, когда я смог представить доказательства, подтверждающие мою личность. Это включало в себя: мои и родительские подлинные визы на путешествия, которые я хранил все эти годы после их смерти, вместе с их обручальными кольцами, одно семейное фото и наша семейная библия. Секретарь Американского посольства лично вручила мои документы и улыбнулась тёплой, поздравительной улыбкой, когда вручала паспорт. Я испытывал непреодолимое желание перерезать ей горло за ее счастье, оттого что я возвращаюсь «домой». Я совершенно не был этому рад, но все остальные считали это отличной идеей.

Были некоторые вещи, к которым я приспосабливался очень тяжело. Пока я без лишних эмоций наслаждался мягкостью кровати в отеле, я считал это странным чувством и, наверное, по большому счёту неудобным. Я прекратил спать на полу каждую ночь. Одежду, что заставила надеть на себя Мойра, перед тем как мы поднялись на борт Сессны, ограничивала мои движения и раздражала кожу. Я ненавидел ее. Как только я оказывался в номере, я раздевался и оставался голым, для меня это было привычным.

Я полностью отказался пользоваться кухонными приборами, хотя я, несомненно, помнил, что это такое. Я делал это не потому, что было неудобно, а для того, чтобы показать ей я: сделаю это, если сам захочу. Если я думал, что я могу прятать одежду и обходиться без нее, я так и делал, но Мойра поставила точку в этом вопросе, сказав, что такие действия наказываются законом.

Тогда я начал противостоять ей в мелочах, я отказался использовать вилку и нож, вместо этого я ел руками. Я полностью избегал салфеток, хотя я видел, как она использует их, слегка прикасаясь к губам, и вытирает пальцы, вместо этого я облизывал свои пальцы и каждый раз вытирал губы материалом своей футболки, которую я накидывал просто на плечи. Когда она предложила подстричь мои волосы, я отказался это делать, но в ответ она лишь улыбнулась мне, не сказав ни слова.

Меня ужасно злило то, что она принимала мои отличия. Я ожидал от нее, что она начнёт настаивать на том, чтобы я вел себя в соответствии с новыми культурными нормами поведения. Вместо этого она впустую тратила время, объясняя мне все эти вещи, давая возможность попробовать что-то еще. Если же я отказывался, она только говорила:

— Может быть в другой раз.

Мои чувства к этой женщине с огненным цветом волос были наполнены тёмным желанием, и это скручивало все во мне, делая меня слабым. Я знаю, она не несёт прямой ответственности за то, что мне пришлось покинуть свой дом, но сейчас я ненавижу ее, как если бы она была тем человеком, которому пришла в голову эта сумасшедшая идея. Я знаю, она лишь делает свою работу. Делает то, что ей сказал делать мой крестный отец, но моё презрение к ней так же велико, как и к человеку по имени Рэнделл Кенон. Два человека, которые привели в действие ряд событий, из-за которых мне пришлось отказаться от мирной и счастливой жизни.

Они стали моими врагами.

Да, Мойра мой враг, но это не значит, что я не смотрю на неё как на женщину. У меня совершенно неестественное влечение к этой женщине с огненными волосами и зелеными глазами. Она мне понравилась с первого взгляда, когда мы сидели у костра в первую ночь. Она так отличается от карайканских женщин, которые по своей природе маленькие, темнокожие с иссиня-черными волосами. Когда я подошёл к главному месту в деревне, Мойра смотрела прямо на меня, никакой покорности во взгляде, как у Тукабы, которая не посмотрит на меня до того момента, пока я не дам молчаливого разрешения смотреть прямо на меня. Ее волосы напомнили мне сияющие волны, поцелованные огнём, и глаза ее цвета насыщенной зелени джунглей. Она напомнила мне яркую и дикую амазонскую птицу, но двигающуюся с грацией ягуара. Настолько она отличалась от всего того, к чему я привык, но была настолько привлекательная, что это вызвало во мне приступ стыда.

Потому что я не должен вообще ничего чувствовать к этой женщине… моему врагу… кроме, как гнев, я был растерян, что моя жизнь перевернулась с ног на голову. Когда мы покинули деревню, я был вне себя от ярости. Каждый желал мне доброго пути, но я мог смотреть только на Парайлу в страхе, что мои слёзы покажутся чем-то совсем не мужественным. Мы двинулись в длительное путешествие ближе к обеду, я сделал то, что мне казалось верным, я полностью игнорировал Мойру, но я понимал, что это не сможет продолжаться вечно.

Чем ближе мы подходили к реке Жутаи, тем чётче я мог чувствовать сильный запах речной воды в воздухе. Рыжеволосая женщина, Мойра, шла прямо передо мной, рядом с ней шел отец Гоуль, а впереди нас всех Рамон, он вел нас. Она спотыкалась через каждые пару шагов, цепляясь ногами за дикорастущую лозу или за раскидистые ветки деревьев. Она казалась более увлеченной тропическим лесом, рассматривая дикую природу вокруг, чем тем, куда она идёт.

Она была очень интересной женщиной, я признаю это. Отец Гоуль рассказал мне, что она своего рода учитель, ее знания очень ценятся среди ее коллег. То, чем она занималась, называлось «антропология», она посвятила себя изучению культуры коренного населения племён Амазонки. Отец Гоуль также рассказал мне, что у меня есть крестный отец, который послал ее за мной, он нанял эту женщину быть моим учителем, чтобы по возвращении я мог бы научиться быть вполне обычным американским гражданином.

Я презрительно скривился от этих мыслей, обещая себе, что я никогда не изменю ничего в себе… независимо от того, как бы они этого не хотели.

Я никогда не видел таких волос, как у этой женщины. Они были похожи на алый оттенок заходящего солнца, она заплетала их в толстые косы, лежащие на спине. Она сильно отличалась от женщин нашего племени. Намного выше — ее макушка достигала моего плеча, а их едва касалась уровня груди. Ее кожа была нежно-бледной, как цвет луны, и у неё были маленькие, крошечные веснушки, покрывающие ее нос и щеки.

Я слышал, как она разговаривала на английском с отцом Гоулем. Я был больше чем уверен, что она знает о том, что я тоже говорю, но предпочитала находиться от меня подальше, как и в ту первую ночь, когда она только