Джералд Эдвардс Книга Эбинзера Ле Паж
Отрывок, который мы предлагаем вниманию наших читателей, взят из завершающих страниц романа. Старик Эбинизер едет в машине своего молодого друга, художника, в котором ему хочется видеть своего родного внука.— Ну как, пришел в себя? — сказал он. — Да, всё в порядке. — сказал я. — Тогда тронулись, — сказал он. — Хочу выставить тебе классного омара в «Империале». Я сказал: — Вот тоже выдумал! Я не дам тебе выбрасывать деньги на омаров в «Империале». Я знаю местечко, где можно не хуже поесть задарма получше. — Где же это? — сказал он. — Неподалёку от «Империала», — сказал я. — Я покажу дорогу. Он развернул машину и поехал назад тем же путём, которым мы приехали. Я заметил, что один отрезок дороги стал длиннее, чем прежде, извилистая проезжая часть — шире, и на ней больше не было рытвин, как в ту пору, когда мы катались здесь с Джимом на велосипедах. Дом или два, которые были тут на моей памяти, исчезли. А там, где прежде был дом Кертье Ле Пеле, торчала уродливая современная коробка. Когда мы подъехали к «Империалу», я спросил: — Ты можешь оставить машину где-нибудь неподалеку? — Вон там, — сказал он, и нашёл стоянку в стороне от дороги, напротив автобусной остановки. Мы вышли, и он нажал на какую-то штучку, чтобы никто не умыкнул машины. Я совсем растерялся и не знал, куда идти. Когда-то здесь всё было покрыто травой, да два-три дома, да несколько коттеджей, а теперь дома, дома, дома. Я сказал: — Так. Теперь нам надо его отыскать. Это самое местечко. Вряд ли он поверил, что тут может быть какое-то местечко, но пошёл за мной. Возле автобусов было полно людей, и мы, должно быть, выглядели презабавной парочкой: он, высокий, с длинными стройными ногами, молодой, и я, старый, маленький, кривоногий. Я висел на его руке. Я перестал стыдиться этого. За новыми домами я нашёл проход, который вроде бы мог вывести куда надо. И вправду — всё было на своём месте: конёк крыши, немного позади скала, перекошенные, в сторону глядящие окна. Перед домом росли высокие цветы, из кривой трубы шёл дым. — Да это же прямо как в сказке! — сказал он. Я сказал: — Здесь Лайза Керипель живёт. Я отпустил его руку, пошёл вверх по тропинке и постучал в дверь. Никто не ответил. Подождав немного, я сказал: — Она, наверно, за домом. Обогнул дом. Невилл шёл следом. Я заметил, что сад и огород был ухоженный, в основном, фрукты, овощи, и добрый участок земли под картошкой. «Должно быть, ей кто-то помогает в этом деле», подумал я. В дальнем углу маленькая старушка кормила кур. Да, это была Лайза. Её жалкая старая спина, когда-то стройная, согнулась. На Лайзе была шляпка с козырьком, сабо, серое платье с пышной юбкой и чёрный атласный передник. Лица не было видно. Она бросала курам зёрна, и куры с налёту бросались на них. Я остановился. Я боялся ее напугать. Невиллу я сделал знак, чтобы он тоже не двигался. Лайза взглянула в нашу сторону и, казалось, вовсе не удивилась, только выпустила край передника, так что зёрна попадали прямо на кур. Точно так же она делала тридцать, сорок лет назад. Она медленно пошла к нам навстречу. Ей было тяжело идти быстро. — Привет, — сказала она. — Сколько лет тебя дожидалась. Лицо её было покрыто морщинами, а шея казалась тонкой. Но рот нисколько не изменился, и подбородок был таким же твёрдым как прежде. Её глубоко посаженные глаза цвета фиалки сверкали. Она улыбалась мне. Это была её ангельская улыбка. Лайза была также прекрасна, даже прекрасней, чем в тот день, когда я увидел её впервые. — Кто это с тобой? — сказала она. — Это мой друг, он привёз меня сюда, — сказал я. Она оглядела его с ног до головы, как бывало прежде осматривала мужчин. В её глазах блеснуло былое озорство. — Боже, до чего красивый парень! — сказала она. — В самом деле, — сказал я. Она протянула ему руку и сказала: — Рада познакомиться. Голос её был глубоким и сильным. Он придержал её руку, нежно-нежно, потом улыбнулся. Я видел, что она ему нравится. — У тебя хороший сад, — сказал я. — Кто тебе помогает? — Пол Галльен, — сказала она. В первое мгновенье я не мог понять, кто бы это мог быть. — Внук Королевы Елизаветы [*Прозвище одного из действующих лиц романа.], — сказала она. — Внук, — сказал я. — Боже, как летит время! — Пойдём в дом, — сказала она. В доме, на коврике, она переобулась: сняла сабо и одела чёрные атласные тапочки. Шляпку повесила за дверью. Её седые, но ещё густые волосы были коротко острижены и завиты. Мне пришлось снять берет. Из-за лысины я чувствовал себя неловко. — Ты хорошо выглядишь, — сказала она. — Ты тоже, — сказал я. — Это странно, — сказала она, — если учесть, что я намного старше тебя. Мне не хотелось спорить. В кухне ничего не изменилось, всё блестело и сверкало. Первым делом мне бросился в глаза серебристый молочный бидон, местный, гернсийский, который я когда-то подарил ей. Он вновь стоял на почётном месте на горке, рядом с ветряной мельницей, маяком и кораблями. Она перехватила мой взгляд. — Когда пришли немцы, я его закопала, — сказала она. Лайза поставила на рашпер чайник. — Присаживайтесь, сейчас будет чай, — сказала она. Я почему-то сел не на один из стульев, окружавших стол с трёх сторон, а на скамью, спиной к стене. Невилл сел рядом. Я не думал, что это напомнит ей, но я ошибся. — Привидение, мои два привидения, сейчас они исчезнут, — сказала она. В это короткое посещение почти ничего не было сказано — так, несколько слов. Не могу даже сказать, как глубоко они подействовали на меня. Невилл ничего не заметил. Она покрыла стол яркой, цветистой скатертью. — Хотите маринованных устриц? — сказала она. — У меня есть немного. — Конечно, — сказал я. — Не знаю только, любит ли их Невилл. — Никогда не пробовал маринованных, — сказал он. — Так попробуй, — сказали. — Хорошо, — сказал он. — Его зовут Невилл? — сказала она. — А фамилия? — Невилл Фалла, — сказал я, — из Рая-в-Долине. Она выставила на стол чашки, блюдца, тарелки, ножи, вилки и банку с устрицами, буханку хлеба и масло — берите, не стесняйтесь. Потом о чём-то задумалась. — Твою мать звали Гилл? — спросила она Невилла. — Да, — сказал он, — а что, вы знали её? — Интересно, не дочка ли она Дона Гилла, — сказала она, — сына Жюрата Гилла? — Жюрат Гилл — мой прадед, — сказал он, — мама частенько говорила о нём, гордилась им. Я понял, кем он был. И Лайза поняла, что я понял. Она разлила чай и