этого было не легче: без них у нас получалось хуже, так что мы не могли не думать об этом.

Потом как-то в четверг вечером Дэйв и Томми оба вваливаются в репетиционную и усаживаются на свои места. Ни с кем почти ни слова, а друг с дружкой — и подавно. Когда репетиция закончилась, они уложили свои инструменты и ушли, даже не заскочили, как бывало, в «Лису и хорька» пропустить по маленькой. Этого мы тоже не могли взять в толк. И это заставило нас еще сильнее призадуматься.

То же самое произошло в воскресенье утром. Пришли, никому — ни слова, поиграли и опять ушли. Но потом Фред сообщил нам новость. Синтия собиралась уехать с фермы. Мы были уверены, что с этим все и связано, и немного погодя, когда мы сложили разные слухи да толки, получилось вот что. Им обоим осточертело, что другой стоит на его пути, а эта Синтия все никак не решит, на ком остановиться. Ну, она вроде заинтересовалась ими из любви к музыке, как она говорила, а оба знали, что на первом нашем концерте они смогут немножко блеснуть, вот они и договорились, что она придет их послушать и тогда уж решит, кого из них выбрать.

За одну-две недели до концерта они репетировали, как сумасшедшие, и на Ройдс-лейн можно было услышать музыку в любое время дня и ночи. К концу стало совсем невмоготу, и к ним был вынужден явиться полицейский, который сказал, что все эти полуночные рулады являются нарушением общественного порядка и будет лучше, если они их поубавят — а то!..

Помню, в то воскресенье, через неделю после Троицы, стоял чудесный день. Другого такого не выдалось за все лето. Мы, как обычно, взяли автобус, который довез нас до парка вместе с нашим снаряжением, и когда мы туда прибыли, все было забито битком, и люди в своих лучших выходных костюмах чуть не висели на деревьях. В тот день мы, собственно говоря, побили все рекорды по количеству зрителей.

Дневной концерт прошел грандиозно, и, помнится, перед вечерней программой мы еще чудесно подкрепились ветчиной с чаем. Тут и должны были выступать Дейв и Томми. Я, знаешь ли, вот уж скоро сорок лет как играю в духовом оркестре и на своем веку переслышал уйму корнетистов, но никогда не получал такого удовольствия, как от игры этих двух парней в тот вечер. Они играли, как ангелы. Как будто одержимые. Среди вещей, которые мы исполняли, было «Альпийское эхо», и Дэйв стоял на сцене, а вторивший ему Томми сидел на дереве в парке. Великолепно! А как хлопали! Я и не знал, что публика в парке способна так хлопать. Но знаешь, не хотел бы я выбирать между ними.

Ну, когда мы сыграли национальный гимн в заключение концерта, ребята тут же удрали, а мы все отправились через дорогу в бар «Ткачи» хватить по одной перед отъездом. Мы пробыли там примерно три четверти часа, я думаю, а когда пришли в автобус, то обнаружили там самих Дэйва и Томми. Томми в одиночестве сидел в автобусе, а Дэйв расхаживал вокруг, делая вид, будто он разглядывает, как устроен автобус. Мы все уселись, делая вид, что ничего не замечаем, хотя по их лицам было видно, что дела у них не важные. В конце концов мы больше не могли терпеть и легонько подтолкнули Коротышку-Фреда, раз он их знает лучше всех, и он спросил их, что случилось.

Ну, Дейв поглядел на свои ботинки, потом украдкой взглянул на Томми, который начал понемногу краснеть. А потом и говорит:

— Она уехала.

— Только и всего.

— Она уехала.

— Уехала? — говорим мы. — Что это значит, уехала?

— А то и значит, что я говорю, — говорит Дэйв.

Сказал, как отрезал. — Уехала с другим парнем.

Тут и у Томми прорезался голос, и он прямо-таки задыхался от бешенства:

— Ага, — говорит, — я его знаю и все такое. Это проклятый аккордеонист из Брэдфорда.

Ну, с минуту мы с изумлением смотрели на них, разинутые рты, а потом кто-то засмеялся, и через секунду мы уже все чуть не лопались от смеха. И то, как мы покатывались до упаду, видно, привело ребят в чувство, потому что через минуту Дэйв робко улыбнулся и посмотрел на Томми. И Томми улыбнулся ему в ответ. И еще до того, как мы добрались до дому, они уже сидели вместе и болтали так, словно слыхом не слыхали ни про какую Синтию.

— С тех пор все так и идет, — сказал Сэм. — Нынче утром они только что поженились. Оба. Две свадьбы.

— Разумеется, на двух девушках, — сказал я.

— О да, — сказал Сэм. — Но на двойняшках. Они из Крессли. Похожи, как две капли воды, да. Кроме Дэйва и Томми их, наверное, никто не может отличить.

Он поднял кружку и начал пить. Взглянув на него, я успел перехватить над кружкой его взгляд — он весело подмигнул мне.

— Теперь мы все, конечно, интересуемся что будет дальше?

Stan Barstow

Журнал «Англия» — 1972 — № 4(44)