придавало улицам налет экстравагантности, который их сбежавшие обитатели наверняка сумели бы оценить по достоинству. Мне было видно все это, потому что луна, словно тоже привлеченная изяществом черепичных осколков, отыскала в облаках прореху. Двигаясь дальше, я раздавил один из них, но получившееся крошево только добавило эстетичности всей картине. Тем не менее я продолжал их давить, поскольку деваться мне было некуда, — художник не по своей воле.

— Гаси фары, — сказал Дэнни.

Я не послушался, не в силах оторвать глаз от зрелища впереди. Там стояло расколотое бурей дерево — его чудесная белая плоть обнажилась, стружки усеяли лежащую поблизости груду черепицы.

— Гаси, — сказал Дэнни.

— Выбирай, — сказал я.

Он показал, машинально выбрав стоящий на отшибе дом с качелями.

— Вон тот.

Я повернул туда и затормозил прямо перед ведущей ко входу аллеей.

— Да погаси ты, — сказал Дэнни, вылезая из машины.

Я выключил фары. Потом нажал кнопку, чтобы открыть багажник, и присоединился к Дэнни, который уже развязывал мешок. Он протянул мне маску-чулок, я тут же надел ее, и она мгновенно выполнила свою работу. Мой нос сплющило, волосы потянуло назад, но я продолжал напяливать маску, уродуя свои черты. Дэнни зашагал к дому, на ходу вынимая из мешка молоток. Он застыл посреди лужайки, рядом с качелями, легонько постукивая по ним молотком. Я подошел к нему, и мы оба стали разглядывать дом.

— Чур я наверх, — сказал он. Потом вынул мешок для мусора и дал мне.

— Бери что помельче, — сказал он. — Украшения. Деньги. Серебро.

Я все еще стоял, задрав голову, поражаясь размерам особняка: в нем могла бы жить половина нашего района. Машин у хозяев было, наверное, штуки три-четыре, потому что всю переднюю часть дома занимал гараж. Входная дверь казалась бронированной — я таких раньше не видел. На всех окнах были железные ставни, что выглядело вполне кстати, поскольку придавало дому вид той самой пресловутой крепости.

— Свети, — сказал Дэнни, протягивая мне фонарь. — Где-нибудь найдется слабое местечко.

Он перебросил брезентовый мешок через боковую калитку и перелез через нее сам. Я последовал его примеру и, спрыгнув на бетон по ту сторону, чуть не подвернул лодыжку. Посреди двора был бассейн, куда уже мочился Дэнни. Я осмотрел веранду и заметил, что в одном месте она защищена не металлическими ставнями, а фанерой, под которой явно скрывалась раздвижная стеклянная дверь. Дожи даясь, пока Дэнни закончит, я стал разглядывать это место при свете фонаря. Оче видно, хозяин дома мало что смыслил в строительстве: он приколотил к веранде обычный фанерный лист, который уже разбух под проливными дождями.

Вся фанера была испещрена маленькими рисунками и надписями. Я заметил сердечко, подошел ближе и увидел, что оно состоит из еще более мелких сердечек. Под ним розовым несмываемым маркером художница написала свое имя — Бекки. Еще эта Бекки умела рисовать цветы и единорогов, причем на одном из них скакала она сама — это неопровержимо доказывали буквы Б-Е-К-К-И, выведенные ею на платье, в которое она себя облачила. Правый верхний угол оккупировал Брэндон, любитель кривых линий и прямоугольников. В порыве вдохновения он снабдил один из этих прямоугольников хвостом и четырьмя ногами, а Бекки при помощи своего розового маркера нарекла его Трикси.

Я услышал, как Дэнни за моей спиной застегнул молнию и сказал: «Фанера. Ха!» Обернувшись, я увидел, как он идет ко мне, подняв молоток высоко над головой. Он начал с Бекки: бил по сердечку, пока не расколол его пополам, затем переключился на единорога. В несколько ударов он отшиб ему рог, превратив волшебное животное в жалкую старую клячу. Потом прикончил и ее. Я взял пустой цветочный горшок и, напав с ним на остатки творчества Бекки, тоже стал крошить фанеру и выламывать из нее разноцветные щепки. Лоскут за лоскутом я раздирал платье художницы, и скоро в образовавшейся дырке блеснуло стекло. Дальше на очереди были кривые и прямоугольники с Трикси, поэтому я оттеснил Дэнни и принялся за мазню Брэндона. Я лупил по ней горшком, локтями и коленями, пока не обнажился кусок стекла побольше. Я хотел было швырнуть горшок в Трикси, но Дэнни положил руку мне на спину и сказал: «Остынь». Он взялся за край пробитого в фанере отверстия и содрал ее целиком, как повязку, освободив девственно чистую раздвижную дверь. Мы посветили сквозь нее фонарями и увидели разделочную стойку под гранит. Я был готов к дальнейшему, а может, и нет, но это было неважно, потому что Дэнни разнес стекло молотком и сбил ногой застрявшие в раме осколки. Потом нырнул внутрь и сказал: «Пять минут».

Когда я вошел, он уже грохотал мебелью наверху. Я слышал его смех и завывания; затем он, по-видимому, добрался до гардероба хозяйки и ее обуви, потому что завопил: «Шпильки!» Я встал посреди просторной гостиной и огляделся, соображая, куда пойти и что взять. «Ковбойские сапоги!» — заорал Дэнни. Я представил себе, как он изумленно пялится на пару кожаных сапог, точно нашел Святой Грааль. Когда я подошел к безупречному стеклянному столу, он обнаружил еще что-то невероятное и буквально завизжал по-девчоночьи. Потом продолжал свой репортаж, перечисляя ремни и шляпы, словно заядлый модник. Я выбрал серебряный подсвечник, осмотрел его и хотел было положить в мешок, но меня остановили комментарии Дэнни по поводу рубашек — это означало, что он переключился на шкаф номер два. «Галстуки! — завопил он. — У этого урода целая куча! Я тебе взял шелковый!» И в этот момент я швырнул подсвечник вместе со свечой через всю комнату. Он ударился в стену и пробил ее насквозь. Я посветил фонарем в образовавшуюся дырку, во тьму, схватил второй подсвечник и бросил его вслед за первым — дыра расширилась. Тогда я бросил еще три, понимая, что они мне все равно ни к чему, завороженно глядя на дыру, которая росла, как будто бы разъедая стену. Я взял пульт от телевизора, швырнул. Взял цветок в горшке, швырнул. Взял книгу, швырнул. Взял вазу с лимонами, швырнул все по очереди. Потом отправил за ними и вазу — она канула в дыру, увеличившуюся к этому времени до размеров баскетбольного мяча.

Я выбросил в дыру все, что было на столе, за исключением самого стола. Я знал: именно за ним Бекки и Брэндон вместе со всей остальной семьей обменивались новостями и ели шоколадные конфеты, поэтому я перевернул его пинком, так что осколки стекла брызнули во все стороны. Потом мое внимание привлек телевизор — сорок с лишним дюймов по диагонали — и DVD-плеер. Я открыл ящичек под плеером и провел лучом фонаря по названиям дисков. «Русалочка» полетела в дыру. «Спящая красавица» — тоже. «Пиноккио» — туда же. «Аладдин»