туда! — Инал-ипа указал на узкий проход в камнях, как бы специально кем-то выдолбленный.

И вскоре они вышли на зеленую поляну, в конце которой росла то ли ежевика, то ли какой-то малознакомый кустарник.

Здесь, на краю поляны, недалеко от истока Восточной Гумисты, и расположились друзья. Было сумеречно, аппетит разгулялся. К делу посему приступили немедленно: Инал-ипа занялся готовкой, а Чолокуа со своим топориком направился к колючкам и вскоре принес целую охапку веток. Костер получился отменный, колючки горели шумно и ярко, ложась на золу плотными, пылающими жаром угольями.

Копченое мясо и черствый чурек после дневного перехода показались очень вкусными. А родниковая вода из Гумисты — просто очаровательной. Пьешь ее, и в груди прибавляются силы, голова делается легкой, тяжесть в ногах исчезает, и хочется взлететь кверху.

Транзистор выдал какую-то незамысловатую музыку, которая не могла взломать звонкую тишину этих мест.

— Ну, каково? — спросил Инал-ипа.

— Прекрасно, — сказал Чолокуа.

Ветерок относил дым в сторону колючей рощи, и он терялся в чаще. Такой сизый, очень заметный на глаз дымок. С едким запахом.

— Странно пахнет этот дым, — заметая Чолокуа.

— Обыкновенно, — ответил Инал-ипа.

— Не совсем. А ну, принюхайся.

Учитель повел носом:

— Дым как дым.

Чолокуа пожал плечами.

— Возможно, — сказал он, — но колючкам он определенно не нравится. — Чолокуа кивнул головой на рощу.

— Им? — Учитель засмеялся.

— Слышишь, как они зашумели?

— Это от ветра.

Действительно, колючки трясло, как в лихорадке. Видимо, шаловливый ветер гулял меж ними: в роще стоял шум.

— Это урочище называется Ашапаца, — сказал учитель, глотнув воды. — Ты обратил внимание на то, что колючки растут только здесь, а вокруг сплошная хвоя? Расшевелить хвою не так просто, а заставить пошуметь эти колючки совсем не трудно — стоит только дунуть па них.

— Что значит Ашапаца? — спросил Чолокуа.

— Черт его знает! — ответил учитель. — Кто-то так назвал. Возможно, один из тех, кто покоится в этих скалах. А кто же еще?

Колючки тряслись основательно. Их гибкие прутья извивались, точно змеи, бились друг о друга. Это было довольно странное зрелище, если учесть, что ветра не замечалось — просто так, легкое движение воздуха, обычное в горах.

— Мне приходилось здесь бывать, — сказал учитель. — Правда, мимоходом. Мы прошли через рощу и поднялись на плато Лагу-Яшта. Там ночевали, провели день и еще одну ночь, а потом полезли на хребет. Мы откопали человеческий скелет. С бронзовыми браслетами. Ей-богу!.. Мы можем пойти дальше, но предлагаю заночевать здесь. Очень уж тут хорошо.

— А может, проведем и денек? — спросил Чолокуа.

— Почему бы и нет?!

Чолокуа закурил…

4

Рассветало здесь по-особенному. Не так, как там, у Двуречья. А мгновенно. Словно сбрасывали покрывало, И солнечные лучи тут же вонзались в землю — горячие, животворные. Все ожило под ними: вода стала говорливей, птицы запели веселее, трава ярче зазеленела, горы — близкие и дальние — вспыхнули голубым цветом. Только колючая роща стояла в полной неподвижности, в полном равнодушии к солнцу и к его бегущим лучам.

— Странная роща, — произнес Чолокуа.

— Колючки как колючки, — сказал учитель.

— Она шумела всю ночь. Спать не давала…

— Серьезно? — спросил удивленный учитель.

— Вполне.

— Ветра, кажется, не было.

— В том-то и дело, что пет, — сказал Чолокуа. Его рыжие волосы были взъерошены и пламенели на солнце, совсем как костер. — Я долго слушал шум, а потом уснул.

— Я помню прекрасную лужайку, — сказал учитель. — Такую зеленую, такую чистенькую. Я покажу ее тебе. Это лучшее место для отдыха! Она посреди рощи. Украшение ее. Зеленый пятачок среди вооруженных шипами кустарников. К ней ведет узенькая тропинка. Вот где бы следовало нам заночевать! И никакой зверь не страшен, ибо нет надежней изгороди в мире!

Чолокуа перевернулся со спины на живот и поглядел на рощу.

— И чего она шумела всю ночь?! — удивлялся он.

— По-моему, все было тихо, — сказал Инал-ипа.

Чолокуа молча покачал головой: дескать, было вовсе не тихо, совсем не тихо…

Пора вставать я умываться. В двух шагах вода. Чистая, прозрачная, поющая. Одно удовольствие умыться такой водой. А еще лучше — искупаться в ней. Кстати, и ванна готова, такая огромная каменная ванна.

Первым бултыхнулся в нее Чолокуа, за ним осторожно полез учитель. В первую секунду перехватило дыхание, затем по всему телу разлилось тепло — такое колючее, очень приятное…

Завтрак ничем но отличался от вчерашнего ужина: опять же копченое мясо, черствый чурек, сыр и хрустальная вода.

— Надо убить что-либо съедобное, — сказал учитель.

— И найти поприличнее место для ночлега, — добавил Чолокуа.

Учитель предложил наипростейшее разделение труда: лесничий добудет в ближайшем лесу что-либо съедобное для плотоядных, а учитель тем временем соорудит шалашик. И не пожить ли здесь несколько дней?

— Эта идея мне нравится, — сказал Чолокуа. — Поживем здесь, полюбуемся на красоту. Эта речка тоже по душе. Пять лет с плеч долой!

— Ты прав, — согласился учитель. — Надо пожить несколько дней, чтобы получше оценить Ашапацу.

Позавтракали довольно плотно, изрядно попили воды, и лесничий собрался на охоту. Инал-ипа проводил его немного, а потом с топориком на плече направился в рощу. Вела к ней едва заметная тропинка, проторенная, может быть, тысячу лет назад.

Очень здесь было хорошо: дышалось легко, чувствовалась высота, а солнце — как лекарство! Трава под ногами стлалась, словно шелковая. И цвет се был необычен: изумруд, слегка покрытый позолотой, так сказать, прозрачной позолотой, если таковая вообще существует на свете. Небо было безоблачным, густо-синим, лишенным каких-либо цветовых изъянов. Хотя воздух и поражал своей физической стерильностью, он весь был напоен каким-то «посторонним» ароматом. То ли ароматом полевых цветов, то ли ароматом самой земли или лесов, покрывающих южный склон Бзыбского хребта.

Десимон Инал-ипа по узенькому коридорчику вошел в рощу и на всякий случай несколько раз рубанул наотмашь справа и слева. Острый топорик отлично сработал; ветви попадали так, словно их срезали бритвой.

И он увидел эту самую прекрасную лужайку, которую действительно можно было сравнить с чудесной пуховой постелью. Лужайка была покрыта невысокой травою, вокруг стояла неприступная ограда из высоких кустов, неизвестных Десимону Инал-ипа. Это была не ежевика: шипы были слишком велики, а ветки значительно толще и побольше ежевичных. К тому же и ягод никаких