Ялта! Слыхать слыхал: перед самой болезнью случайно прочитал старинный роман о городе. Писалось в нем о фешенебельных гостиницах, ленивых барынях, ждущих красавца татарина, проводника в горы, - одним словом, о чем-то экзотическом и не совсем ясном.
Я летал, бывал на крутых виражах, привык к воздушным ямам, но дорога из Симферополя в Ялту и для меня оказалась твердым орешком. Нас кружило, бросало из стороны в сторону; какая-то горбатая гора оказывалась то впереди, то позади, а потом снова забегала вперед, и было впечатление такое, что мы ее, проклятую, так никогда и не объедем.
Не унывал лишь шофер-лихач, черноглазый татарин, всю дорогу картаво мурлыкающий монотонную песню. Пять часов мук, и наконец говорят: Ялта.
Были сумерки, промелькнуло здание - не то храм, не то дворец.
Через день я оказался в тихом и узком переулке, с двух сторон зажатом высокими серыми подпорными стенами. Они были внушительны, как валы древней крепости. Под ногами осторожно шуршали листья чинары, каждый напоминал раскрытую пятерню. Пахло чем-то винно-кислым. Вокруг стоял дремотный покой.
Дорога вдруг круто оборвалась, и я увидел море. Оно было почти бесцветным, незаметно сливалось с небом. Впечатление такое: стою не на краю пропасти, а в полете с выключенным мотором, под крылом моим пустота, мглистая и бездонная.
Всплеск воды и шуршание гальки вернули меня в реальность.
Мое знакомство с Ялтой началось в тихое время года - осенью; я увидел город, сбросивший курортный шум, простившийся с толпой, оставшийся самим собой, тихий, деловой.
И климат! Я не верил в его божественное назначение исцелять безнадежных, но температура стала нормальной, все время хотелось есть, легкие задышали глубже. Воздух Ялты сдувал с меня чахоточный,- испепеляющий огонь.
Надо было определяться на гражданке. Но куда? Жизнь горожан проходит в сфере обслуживания. Есть курортники - есть работа, нет их - соображай, как существовать. Ни по характеру, ни по состоянию здоровья в команду обслуживающих я не подходил.
Люди советовали:
- Иди в «Массандру», к Соболеву!
И квартирная хозяйка, у которой я снимал угол, говорила:
- Человек он простой, из наших, рабочих.
Набрался храбрости и пошел, хотя права на такой шаг у меня не было: какое имею отношение к производству вина? Мадеру от портвейна не отличу.
И вот я в большом прохладном кабинете с люстрой, шкафами, откуда выглядывают бутылки самых невиданных фасонов - то пузатые, как Пантагрюэль, то длинные, как Пат, то крохотно-игрушечные.
Навстречу поднялся человек, широкоплечий, с чуть косящим взглядом.
- Будешь гостем, товарищ военный. Вот тут и садись. Ялта наша помогла? - спросил Соболев, да так, точно знал всю мою историю.
- Мне намного здесь лучше.
Он обрадовался, будто подарок получил:
- Отличное место, климатический рай!
Скованность исчезла, и я рассказал директору историю своей жизни, которую можно вместить на полстраничке из ученической тетради.
И услышал неожиданное и рискованное предложение:
- Иди-ка в старшие механики совхоза «Гурзуф».
Что он, шутит?
А Соболев еще увереннее:
- Авиация посложнее винодельческих машин. Иди, поможем.
Он в меня верил! Еще раз встретились наши взгляды. В его глазах прочел: «Соглашайся, все логично, я знаю, что делаю».
…Старший механик виноградно-винодельческого совхоза - должность эквилибристическая, на ней бы голову потерял сам Остап Бендер.
Сплошная кустарщина, допотопщина. Чувство такое, будто стоишь на глиняных ногах и все время с вытянутой шеей: где что найти, что куда приспособить, как слона превратить в муху и наоборот?
Древние, как ихтиозавры, прессы, помпы, насосы, деревянные терки - такие находят рядом с египетскими саркофагами.
Все машины служили еще отцу русского виноделия князю Голицыну.
Но на них-то и делают марочные вина, которым и цены нет.
Надо быть кудесником, чтобы продлевать жизнь умирающим машинам.
Но у кудесника, то есть у меня, была волшебная палочка.
Иного мужика и за золото не купишь, никакими путями не вызовешь у него сострадания, но покажи бутылку коллекционного «пино-гри» - и душа его тает.
Как меня понимали с дюжиной марочных вин!
Но это я вспоминаю вполушутку-вполусерьез.
Вообще мне в Крыму повезло. Гурзуфчане приняли доверчиво. Видимо, сыграла роль и моя летная форма, к которой в те времена с большим уважением относились и стар и млад.
Выручало и то, что было мне привито еще военной школой, - интерес к новому.
Я не собирался быть ни рационализатором, ни тем более изобретателем. Но получилось так…
Винодельня «Аи-Гурзуф» древняя, как Медведь-гора, у подножия которой она стоит.
Ручным прессом давят виноград. Шесть женщин еле-еле ворочают рычаг, лениво и медленно щелкают чеки.
Вот передышка. Молодая девушка перехватывает бинтом кровавую мозоль.
Черт возьми! А если присобачить редуктор и вращать его электрическим мотором, а на рычаг поставить мягкий ограничитель, а? Не Америку открывать, любому механику задача по плечу.
Винодел Федосий Петрович Охрименко разволновался. Мое предложение немудрено, проще пареной репы, только кто за это возьмется?
Нашелся у меня и первый помощник - совхозный завгар Георгий Гаврилович Родионов, энтузиаст механизатор, и еще один кудесник - наш старый слесарь Евтихий Иванович Григорьев. Изобретательский зуд беспокоит его с самого детства.
Месяц я сам не знал покоя и другим не давал. Наконец редуктор отлит, подогнан.
Проба!
Защелкал наш пресс, и здорово; главное, виноделы в восторге.
Лиха беда начало, а потом пошло, только держись. Горные склоны, на них виноградники. Тут извечно царил ручной труд, тяжелый, изнурительный. Лопата и тяпка - вот вся «чудо-техника».
Не очень верили нашим поискам, но молодость неуступчива. Мы не знали теории, но у нас было чертовское чутье практиков. Давно было известно: горные склоны можно обрабатывать орудиями на тросовой тяге. Для этого нужна была простая и надежная механическая лебедка.
Лебедок - пруд пруди, десятки марок, но ни одной годной.