иронически, снисходя до собственных слабостей, то ли еще как-то.

Анестезиолог прикрикнул на студента, который притулился к аппарату. Начальник тут же включился:

— Ну что ты кричишь! Большой ученый? Что у тебя, изменится твоя наука от этого? Не воображай, что ты такой уж большой ученый. Это аппарат — ученый, а не ты. Ты — регистратор. Аппарат дал результат — и смотри. Больно вы к себе серьезно стали относиться с тех пор, как я вам эту игрушку достал. Диссертациями запахло?

Начальник еще немножко поиграл анестезиологом, объяснил ему, что наука начинается после того, как зарегистрированные в диссертации факты поданы ему на стол, после того, как он над ними подумает, обобщит, вот после этого он сделает науку, а их учеными, и пусть они, — продолжал он объяснять более развернуто, чем эта конспективная запись разговора, — знают свое место и студентов не тюкают. Потом он подошел к операционной сестре, стоявшей со своим столиком в ногах больной, посмотрел на операцию, так сказать, снизу, а не сверху, хотел было что-то, по-видимому, сказать сестре, но вдруг раздумал и направился к другому столу, наверное потому, что услышал раздраженный голос хирурга от того, другого стола.

Хирург ругал Люсю. Она, как и было принято, молчала. Начальник поглядел на нее: «Удивительная она все-таки женщина. В шапочке и маске она почему-то еще красивее. Наверное, из-за постоянного удивления в ее глазах. Впрочем, неизвестно почему. Просто — даже в шапочке и маске очень красива. С ней и оперировать приятно. Люблю оперировать, когда она ассистирует». Так спокойно раздумывал Начальник, пытаясь через спины студентов разглядеть, что происходит в операционном поле. Трудно. Студенты пошли высокие — акселерация, говорят, и хоть он тоже не из низеньких, разглядеть ему удавалось лишь головы в шапочках да плечи. Хирург опять цыкнул на Люсю. И Начальник тут же включился:

— В чем дело?! Почему такая нервная обстановка у вас?! Кричите дома или в трамвае, а здесь операционная. Это ваши студенты?

— Да. — По голосу слышно — хирург приготовился ко всему.

— Та же распущенность! Одно к одному: вы орете в операционной, а студенты ваши видят, что пришел шеф, хочет посмотреть, — так хоть кто-нибудь бы отошел, пропустил меня.

Студенты мгновенно расступились. Но он уже завелся:

— В операционной, товарищи студенты, так быстро не передвигаются. Испачкаете что-нибудь, стерильное же все. Осторожнее надо. Кстати, тоже недоработочка, товарищ преподаватель.

Начальник занял место в голове больной, у левой руки оператора. Люся напротив. Второй ассистент рядом с ней.

Удаляли желчный пузырь. Обширные спайки очень затрудняли операцию. Оператор никак не мог подойти к шейке пузыря. По-видимому, боялся. Надо было чуть смелее действовать. А тут еще… Смелее в этом случае — просто меньше шансов повредить кишку, чего он сейчас более всего боится. Люсе это было ясно. Она помогала тупфером, отодвигая и натягивая ткани.

Начальник смотрел, смотрел…

— Куда ножницами полез! Начни от печени. Господи! Да не так! Поверни ножницы. Вот ведь она-то видит, что делать надо, — смотри, где натянула спайку, там и делай.

У хирурга руки стали ходить заметно хуже. Несмотря на тяжелую и опасную лично для него ситуацию, он, наверное, подумал, что для Начальника Люся всегда лучше всех. Впрочем, Начальник так никогда не высказывался.

А Начальник принялся опять за дело:

— Ну кто так режет! Ножницы же грубый инструмент. Вы здесь все так перережете. Не руки, а манипуляторы!

Люся кинула на Начальника взгляд, в котором всякий легко увидел бы призыв к состраданию, призыв остановиться. Но Начальник, наверное, не смотрел на Люсю. Впрочем, это маловероятно. А руки хирурга остановились. Он немножечко, какое-то мгновенье, постоял, ничего не делая, и начал было снова, но Начальник успел уловить момент:

— Ну, что вы застыли?! Больной сколько часов, по-вашему, должен лежать с раскрытым брюхом?! Вы что, аэрацию кишкам устраиваете?! Прекратите операцию! Я сейчас сам помоюсь. — И он пошел в предоперационную мыться.

Хирург накрыл рану салфетками. Все стояли молча, ждали, когда он подойдет. Ни слова.

Минут через семь, уже в стерильном халате и перчатках, Начальник подошел.

— Вы можете размываться. Ассистировать мне будет она.

Хирург отошел от стола, стал через головы студентов смотреть на операцию, не снимая халата и перчаток, засунув руки в карманы. Конечно, он из-за студентов ничего не видел. Стоял. Смотрел. Молчал.

Пока Начальник приноравливался у стола, примерялся, Люся отвернулась, поискала глазами отошедшего хирурга, нашла, перехватила взгляд его, ободряюще подмигнула. А хирург, наверное, подумал, что Люся могла бы иначе проявить свое сочувствие, и не сейчас, а раньше.

Студенты тоже время от времени поглядывали на него. И нельзя было сказать, что он плохо оперировал, неправильно, — он оперировал просто не так, как это было принято в клинике, не так, как считал необходимым Начальник. Начальник считал необходимым, чтобы в его клинике оперировали по методике, принятой им и для себя и для других. Не в том дело, что он ее разработал, да и не он ее разработал, и не присваивал ее себе никогда, но принял ее для себя, — «Будьте добры и вы все. Никакой отсебятины! Мы должны помогать больным на уровне работы нашего лучшего. У нас нет объективных критериев лучшего, каждый, может, считает себя лучшим. Поэтому помогайте больным на уровне главного — то есть по официальным стандартам лучшего».

Но при студентах всего этого он повторять не хотел, поэтому он показал власть в ее прямом виде. Так надо. Врачи поняли. А студенты ничего подобного не слыхали, они просто сочувствовали своему преподавателю да думали: «А может, правда в клинике, кроме Начальника, никто не умеет оперировать».

Наконец Начальник разобрался, сориентировался и начал работать зажимами. Он брал их в руки и, казалось, не успевал даже подумать, как зажим оказывался точно в нужном месте; он пересекал спайку, брал следующий зажим, опять пересекал… Некоторым это могло показаться неоправданной смелостью, некоторым — более медлительным, или тем, кто вообще хуже разбирался, или не понимал, или просто не умел так же, — могло показаться это слишком опасными манипуляциями.

Люся успевала и разглядеть и понять его действия — она думала в темпе его действий, поэтому хорошо помогала. Она даже думала немножко впереди его действий, что и должен делать настоящий ассистент. Он должен предугадать и помочь как раз в том месте, где помощь в этот момент нужна будет хирургу, и подхватить то, что он сейчас отпустит.

А вот второй ассистент в какой-то момент запутался и потерял темп мышления. Когда зажим стал захватывать