Стихотворения и рассказы Я. П. Полонского (Николай Александрович Добролюбов) Страница 3 - Литвек

протянувши ноги,

И говорил, дыша с трудом,

Такие монологи:

«Какая жизнь! о боже мой!

Какие страшные пигмеи!

Добро б глупцы, добро б злодеи

Нетразимою враждой

Меня терзали!.. Нет! с глупцами

Я б тратить слов не стал; с врагами

Я б вышел на открытый бой.

Кто бескорыстно правде служит,

Кто за себя стоит – не тужит!

Но как бороться с пустотой,

Полуслепой, полуглухой,

Которая мутит и кружит?

Бороться рад бы – силы нет…

Под бременем бесплодных лет

Изныл мой дух, увяла радость,

И весь я стал ни то ни се…

И жизнь подчас такая гадость,

Что не глядел бы на нее!

Я только вздор один предвижу;

Какая-то галиматья

Выходит из того, что я

Вседневно слышу или вижу!

Не только некого любить,

Мне даже некого сердить,

Мне даже глупо ненавидеть.

Я – точно личность без лица.

Такого даже нет глупца,

Кто б захотел меня обидеть!

Я вечно ною от заноз,

А разом вспыхнуть не умею.

Когда я плачу – стыдно слез,

Когда смеюсь – за смех краснею…

Какая жизнь! какой хаос!»

Это горестное сознание пустоты всего окружающего, соединенное с чувством собственного бессилия бороться против нее, – хоть кого прогонит в мир мечтаний. И благо человеку, если еще он может хоть там укрыться: там он может по крайней мере остаться человеком честным и добрым. А в обществе… Но вот взгляд поэта на общество наше, выраженный в одну из грустных минут невольных его столкновений с этим обществом. Мы приведем несколько строф из его стихотворения «На пути из гостей»: ^[15]

Славный мороз. Ночь была бы светла,

Да застилает сиянье

Месяца душу гнетущая мгла —

Жизни застывшей дыханье.

Слышится города шорох ночной,

Снег подметенный скрипит под ногой…

Дальних огней вижу мутные звезды,

Да запертые подъезды…

Боже мой! Боже мой!

Поздно приду я домой!

Что же в гостях удержало меня?

Или мне было привольно,

В сладком забвеньи бесплодного дня,

Мучить себя добровольно?

Скучно и глупо без воли болтать…

И не охотник я в карты играть;

Даже, признаться, не радует ужин;

Да и кому я там нужен!

Боже мой! Боже мой!

Поздно приду я домой!

Затем, изобразив, как была грациозна Мери – невеста, ищущая доходного места, – как Олимпиада ловко играла Листа, а Виктор читал бестолковые стихи, поэт продолжает:

Гости бывают там разных сортов:

В дом приезжают – вертятся,

И комплимент у них мигом готов;

Из дому едут – бранятся.

Что занимает их – трудно понять,

Всё обо всем они могут сказать;

Каждый себя самолюбьем измучил,

Каждому каждый наскучил.

Боже мой! Боже мой!

Поздно приду я домой!

В люди как будто невольно идешь:

Все будто ищешь чего-то,

Вот-вот не нынче, так завтра найдешь…

Одолевает зевота,

Скука томит… А проклятый червяк

В сердце уняться не хочет никак:

Или он старую рану тревожит,

Или он новую гложет.

Боже мой! Боже мой!

Поздно приду я домой!

Много есть чудных, прекрасных людей,

Светлых умом и вполне благородных,

Но и они, вроде бледных теней,

Меркнут душою в гостиных холодных.

Есть у нас так называемый свет,

Есть даже люди, а общества нет:

Русская мысль в одиночку созрела,

Да и гуляет без дела.

Боже мой! Боже мой!

Поздно приду я домой!

Вот, вижу, дворник сидит у ворот,

В шубе да в шапке лохматой:

Точно медведь; на усах его лед,

Снег в бороде, в рукавице лопата…

Спит ли он, так ли прижавшись сидит,

Думает думу, морозы бранит,

Или, как я же, бесплодно мечтает,

Или меня поджидает?

Боже мой! Боже мой!

Поздно приду я домой!

И все-то в нашей общественной жизни возбуждает тяжелое чувство в поэте. И тем тяжелее для него это чувство, что он видит необходимость покориться факту; он не имеет сил бороться с злом, его смущает холодная правда даже чужого беспощадного стиха, как он говорит в послании к И. С. Аксакову:

Когда мне в сердце бьет, звеня как меч тяжелый,

Твой жесткий, беспощадный стих,

С невольным трепетом внимаю невеселой,

Холодной правде слов твоих.

В негодование души твоей вникая,

Собрат, пойму ли я тебя?

На смелый голос твой откликнуться желая,

Каким стихом откликнусь я?

Не внемля шепоту соблазна, строгий гений

Ведет тебя иным путем,

Туда, где нет уже ни жарких увлечений,

Ни примирения со злом.

И если ты блуждал, с тобой мы врознь блуждали,

Я силы сердца не щадил,

Ты не щадил труда, и оба мы страдали.

Ты больше мыслил, я – любил…^[16]

И эта любовь, эта поэтическая кротость производят то, что поэт находит в себе силы только грустить о господстве зла, но не решается выходить на борьбу с ним. Самые дикие, бесчеловечные отношения житейские вызывают на его губы только грустную улыбку, а не проклятие, исторгают из глаз его слезу, но не зажигают их огнем негодования и мщенья. Для объяснения наших слов приведем в пример одно стихотворение, которое мы считаем одним из замечательных стихотворений г. Полонского. Тема этого стихотворения – нелепый общественный обычай, по которому женщина любящая и любимая – гибнет в общем мнении, как скоро она отдается своему чувству вопреки некоторым официальностям; тогда как мужчина, бывший виною ее падения, преспокойно может обмануть ее и удалиться, извиняясь тем, что страсть его потухла. Вопль негодования мог бы вырваться у другого поэта, взявшего подобную тему; мрачная, возмутительная картина могла бы нарисоваться из таких отношений человеческого сердца к нелепым требованиям общества. Но вот какие стихи вышли у г. Полонского:

На устах ее – улыбка;

В сердце – слезы и гроза.

С упоением и грустью

Он глядит в ее глаза.

Говорит она: обман твой

Я предвижу – и не лгу,

Что тебя возненавидеть

И хочу, и не могу.

Он глядит все так же грустно;

Но лицо его горит…

Он, к плечу ее устами

Припадая, говорит:

Берегись меня! – я знаю,

Что тебя я погублю,

Оттого что я безумно,

Горячо тебя люблю!..^[17]

Вообще – незлобием и добродушием веет от всех слов поэта, к кому бы ни обращались они – к благоухающей ли природе, к печальному ли кладбищу, к коварной ли