он знает, что Рождество ты всегда справляешь с нами. Может, он хотел, чтобы мы развернули подарки в присутствии друг друга? Во всяком случае, так считает Каллен.

– Мам, вода закипает! – донесся из кухни голосок Мэй. – Но я, честное слово, ничего не трогала, даже поднос.

Вставая с дивана, Каллен заметила:

– Понимаешь, Уэбер, Фил был очень несчастным человеком. Он никак не мог смириться с медлительностью остального мира. Впрочем, ты и сам знаешь это лучше чем кто-либо. Он ВСЕ делал очень быстро и хорошо, но в этом было и его главное горе. Люди вроде него всегда испытывают разочарование оттого, что остальные за ними не поспевают. Я очень любила Фила, но то, что случилось, в общем-то, меня ничуть не удивляет.

– Не слишком ли ты жестока к нему, Каллен?

Она через плечо взглянула на меня и сказала:

– Понимаешь, Уэбер, только две вещи никогда не оставляют человека в покое: любовь и разочарование. Просто невозможно вдруг взять да и выключить их, как вентилятор, или по желанию заставить их течь в другую сторону.

– А хочешь, я расскажу тебе кое-что? Однажды, когда Фил был навеселе, он позвонил мне и произнес всего одну фразу, а потом повесил трубку. А сказал он вот что: «Жизнь – это сплошные обломы и обиды».

– Возможно, но в то же время я не знала человека более жизнелюбивого, чем он. Его интересовало буквально все на свете.

– Согласен, но ведь этим не заполнишь сердце.

– А как же Саша?

– Мам, ну иди же! Чайник кипит.

– В последнее время они больше не жили вместе. Ладно, подожди секундочку. Сейчас заварю чай и вернусь. – Она на мгновение коснулась пальцами моего плеча и вышла.

– Хочешь посмотреть, что там? – Дэнни протянул мне коробочку.

– А сам-то ты как думаешь, Дэн?

– Мы с Филом виделись неделю назад.

– Что? Он был здесь?

Дэнни кивнул.

– Попросил меня встретиться с ним в отеле «Пьер», но только чтобы ни ты, ни Каллен не знали.

– Но почему? Боже, и что же он тебе рассказал?

– А вот и чай!

В комнате появилась Каллен с огромным подносом, уставленным чашками с чаем и тарелочками с пирожными. Но я лишь мельком взглянул на нее и снова уставился на Дэнни. Тот лишь отрицательно покачал головой и произнес:

– Разверни и посмотри сам.

– Этот пакет? Который он прислал?

– Конечно. Сперва просмотри, а потом уж поговорим.

– Просмотри что?

– Кассеты. Каллен, тебе помочь?

В камине весело полыхало очередное яблоневое поленце. Мы с Каллен сидели, молча уставившись на язычки пламени. В комнате царила мертвая тишина. Наконец я потряс головой.

– Он всегда хотел, чтобы его любили и восхищались им. А еще, чтобы его оставили в покое.

– Кто же этого не хочет. Уэбер, ты ведь сам знаешь, что такое слава. Когда она приходит, то подобна фанатичному поклоннику, от которого никак не отделаться. И который, на поверку, может оказаться еще и опасным! Слава буквально одержима тобой, причем болезненно одержима. Помнишь старую шутку насчет того, как женщина ловит своего мужчину? «Он гнался за мной до тех пор, пока я его не поймала!» Так вот, то же самое относится и к славе. Ты гонишься за ней, но, стоит тебе ухватить ее за хвост, как понимаешь, что это она подкарауливала тебя… вроде чудовища из какого-нибудь фильма Фила. Как Кровавик! Филипп Стрейхорн страшно хотел стать знаменитым, но при этом по-прежнему жить очень замкнуто, жить своей собственной жизнью. И теперь мы знаем, что из этого вышло. Понимаешь, вы оба получили именно то, о чем мечтали, еще учась в Гарварде. По крайней мере, ты сам это утверждал. Но как же вы распорядились славой, которой так страстно желали? Например, ты забросил свою ради того, чтобы ставить с умирающими от рака людьми какие-то мрачные пьески. А Фил? Этот вообще застрелился. Поверьте, ваша история стара как мир, мистер Грегстон.

– Похоже, сегодня ты твердо решила показать зубы.

Она вздохнула.

– Да нет, просто понимание того, что такого милого человека, как Фил Стрейхорн, действительно больше нет, только сейчас, подобно медленно наплывающему туману, начало заполонять мои мысли. Уже второй из моих друзей умирает насильственной смертью. Мне ненавистна даже сама мысль об этом. Ведь ни тот, ни другой вовсе не заслуживали такой участи.

– Но ведь Фил покончил с собой. Она задумчиво потерла подбородок.

– А ты сам-то веришь в это, Уэбер?

– Конечно. Он не раз упоминал о самоубийстве.

– Чертовщина какая-то! Ведь я и сама в это верю. Хотя и не хочется. А знаешь, о чем я постоянно вспоминаю? О том, как мило, как изящно он чистил апельсины.

Посылку Фила я вскрыл еще до того, как кабина лифта добралась до первого этажа. Внутри, как и сказал Дэнни, оказались три видеокассеты, но и только. Я рассчитывал, что в пакете будет записка или хоть какое-то объяснение случившемуся, но там оказались лишь три четырехчасовые кассеты, на которых было написано: ПЕРВАЯ. ВТОРАЯ. ТРЕТЬЯ.

Даже сидя в мчащем меня домой такси, я продолжал разглядывать их. Что же на них такое записано? Тут я вспомнил, как рассказывал Каллен о последнем визите Фила. О том, как я нюхал оставленную им пижаму. На мгновение мне вдруг захотелось понюхать и кассеты, все три, одну за другой – вдруг они тоже сохранили его запах! Но это было бы странно и глупо, да и ни к чему: ведь у меня в руках было целых 720 минут того, что Фил считал достаточно серьезным и заслуживающим быть отправленным мне незадолго до смерти. Наверное, я найду там все, что меня интересует. Не может быть, чтобы я не нашел там всех ответов.

Одно из моих окон выходит на квартиру, где живет симпатичная девушка, которой очень нравится ходить по дому нагишом. Я просто уверен, что она скидывает с себя одежду едва переступив порог – так же, как некоторые люди, входя, вешают зонтик в прихожей. Должно быть, она каждый месяц отваливает целую кучу денег за отопление, поскольку ее розовая кожа и небольшие заостренные грудки мелькают то в одном окне, то в другом и летом и зимой, в любое время суток. Такое впечатление, будто она все время куда-то спешит. Бегает по квартире взад-вперед с какими-то предметами в руках, и, даже болтая по телефону, без устали расхаживает по комнатам. Всегда очень занятая и всегда совершенно голая.

Я частенько наблюдаю за ней, хотя ни она сама, ни ее нагота меня, в общем-то, не возбуждали. Больше всего меня привлекает возможность быть как бы незримым участником ее повседневной жизни. Конечно же, мое любопытство вполне невинно и вовсе не имеет целью узреть что-нибудь запретное. Нет, порой я ощущаю себя кем-то вроде ее мужа или приятеля: в общем, человеком достаточно близким и, в то же время, не испытывающим ни малейшего неудобства при виде того, как она голышом заходит на кухню, даже, скорее, просто испытывающим удовольствие от