Мать упала на пол и затряслась в рыданиях. С печи таращил свой глаз Санька и выл что было мочи.
Для Витьки не было вопроса — что теперь делать. Он сразу все решил бесповоротно. В Ольгиной роще у него был припрятан пулемет, настоящий, ручной, «дегтяревский», с набитым до отказа диском. Он лежал там в надежном месте, завернутый в промасленную тряпку, еще с прошлой осени. Пулемет работал что надо. Витька проверял его на лягушках в болоте. После очереди из воды полетели фонтаны брызг, лягушки с полчаса больше не высовывались, а в ушах целый день стоял потом звон.
Однако сходить в Ольгину рощу прямо с утра не довелось. Спозаранок, только вышел за калитку, а навстречу— дядя Вася. Как что почувствовал. Стоит Витька перед ним, кулаки сжал, бледный весь, на лице ненависть смертельная.
— Ты, Витька, это... Я тут наговорил вчера...
А Витька уже шарит глазами и руками по траве, ищет булыжник. Нашел, выцарапал из земли ногтями, но удар сапога снова опрокинул его на землю. Витька корчится и кричит:
— Все равно прибью гада!
Дядя Вася уходит. Идет опять медленно, уверенно, не оглядываясь. Знает свою силу.
Витька весь день промаялся дома. Боялся выходить, знал, что Кошелев следит за ним, потому что тоже боится. И он решил — вечером еще лучше, страшнее будет тому помирать. Сидеть в избе было тяжело. Мать не пошла па работу и весь день проплакала. Санька тоже выл, но больше с перепугу, он толком ничего не понял.
Место, где зарыт пулемет, Витька нашел сразу, хотя стояли сумерки и в лесу плавала темень. Вынул из-под куста припрятанную саперную лопатку и откопал. А когда развернул из тряпки и погладил вороненый ствол, все страхи окончательно покинули его, вернулись спокойствие и уверенность.
Напротив дома Кошелева лег в траву, чтобы успокоиться после бега и убедиться, что хозяин в избе. Точно, дома! Вон тень его носатая на занавеске. Сидит, чаевничает...
Витька не стал красться к избе. Уверенно, как долгожданный гость, поднялся на крыльцо, открыл заложку, вошел в сени, сразу нащупал ручку и распахнул дверь...
Дядя Вася сидел с поднятой чашкой, Нюрка — напротив. Как увидели Витьку в дверях, Нюрка в визг, а у хозяина глаза полезли па лоб.
— Ты чего это? Чего это?
— Прощайся с жизнью, гад!
Витька передернул затвор. Дядя Вася вдруг швырнул свою чашку в Витьку и бросился на него. Но Витька дал очередь...
Кошелев хрястко стукнулся локтями о пол и замер. Нюрка, сидя, вжалась в стенку, бледная как полотно.
Все.
Пулемет Витька спрятал под хлев и устало вошел в избу. Мать лежала на кровати в углу и тихо всхлипывала. Санька сопел на печке. Витька сел на лавку и уснул сидя... Утром к ним приехал милиционер и велел отдать пулемет. Витька не сопротивлялся, был тих и послушен. Мать, видя, что сын опять что-то натворил, дала на всякий случай пару затрещин и устало проговорила:
— Ну сил нету тебя лупить, ну нету больше сил!
Витьку повезли в район, но он был к этому готов. Однако когда телега проезжала мимо дома Кошелева, ему стало страшно и обидно: дядя Вася стоял у калитки я курил цигарку, молча глядя на телегу. На голове у него была кепка, из-под кепки белел бинт.
В районном отделении его продержали трое суток. После первого дня тамошних мыканий Витька ворочался на замусоленном топчане и полночи проревел. Где справедливость? Предатель ходит на свободе и злорадствует сейчас, конечно, над ним, а Витьку допрашивает хмурый, недоверчивый лейтенант. Все интересуется: какое еще оружие прячешь? Что видел у других? И на каждый ответ: «Врешь! Врешь ведь!» В конце концов Витька разревелся, озлобился и замкнулся: ничего не знаю. А лейтенант грозил колонией, говорил, что школы Витьке больше не видать. Вот это Витька выносил с трудом. В школу ему очень хотелось. Когда лейтенант отвел его на топчан, Витька все же огрызнулся: «Все равно пришью гада». Лейтенант мрачно пообещал: «Поговорим еще». Где справедливость?
На другой день его отвели в кабинет, на котором было написано: «Начальник отделения». Витька совсем струхнул. За столом сидел пожилой капитан, седой, с усталыми глазами. На кителе пестрели орденские планки.
Когда они остались вдвоем, капитан хмуро посмотрел на Витьку и сказал:
— Чаю хочешь?
Витька шмыгнул распухшим за ночь носом и отрицательно тряхнул головой.
— Ладно, знаю я твои харчи. Ишь обиделся. Молчит, как партизан.— Капитан вдруг улыбнулся.— Тоже мне, народный мститель выискался! — И стал разливать кипяток в две железные кружки.
Потом они пили ядреный красный напиток, которого Витьке не доводилось пробовать сроду.
Пошли какие-то разговоры о том о сем, о сенокосе, о рыбалке. Как-то само по себе рассказал Витька капитану и о своем пулемете, и о дяде Васе, и об отце. Капитан внимательно все слушал, ходил по кабинету. Потом подошел к Витьке и пригладил его вихры.
— Понимаешь, парень, если все так, как твой дядя Вася подает, тут и впрямь ничего не докажешь. Хотя мы проверим, конечно,— сказал это капитан не очень уверенно и убедительно, и Витька как отрезал:
— Тогда я его все равно пришью. Сам за батьку отомщу, если вы не можете.
И даже кружку от себя отодвинул демонстративно.
— Да, парень, задал ты нам задачу.— И как-то извинительно капитан добавил: — Ну ты, Витя, побудь у нас еще немного. Мы тут решим.
И Витька пошел на свой топчан. А на другой день та же телега повезла его в деревню. Капитан сам усадил его, опять пригладил волосы и почему-то сказал:
— Хороший ты парень, надежный.— Помолчал, потом добавил: — А с Василием Кошелевым мы разберемся.
В деревне он увидел дом Кошелева с заколоченными окнами. Ему сказали, что дядя Вася и Нюрка срочно собрались и уехали неизвестно куда.
* * *
Вот такой увидел я историю, рассказанную моим другом. Думал, лежа на земле, что не усну, и надеялся поднять Виктора, как только забрезжит первый свет. Получилось наоборот, он меня растолкал, обозвал засоней. Как всегда. Он признанный лидер нашего дуэта. Я это и не оспариваю. Я им горжусь.
Утренней тяги не получилось. Прохоркало только два. Одного Виктор снял. Кто их поймет, этих вальдшнепов? Птица — она же не человек, она же не расскажет.
Но мы не