Ударная волна сбила Хольта с ног. Во время падения, которое продолжалось словно бы целую вечность, он увидел, как взлетает к небу оторванная рука, по-прежнему сжимающая шоковую булаву. Это было ужасное и нелепое зрелище, но комиссар неожиданно расхохотался, и кто-то другой засмеялся вместе с ним. Окинув взглядом поляну, Айверсон увидел Игнаца Кабесу, который стоял на коленях и хихикал сквозь маску из грязи и крови. Лазвинтовка изможденного конкистадора была направлена на обломки дрона.

Сержант верзантцев не понимал, почему встал на сторону комиссара. Он ведь уже отвернулся от Империума, примкнул к врагу в надежде на лучшую судьбу. Игнац не был ни первым, ни последним гвардейцем, поступившим так, но что же заставило его совершить глупость сейчас? Что мог предложить ему Айверсон, кроме новой боли и, возможно, быстрой смерти? Даже для комиссара мужик был полным психом! Вы только посмотрите на него, лежит с рукой, оторванной у локтя, и хохочет так, словно это лучшая шутка в Империуме. Псих! Вот только Кабеса смеялся вместе с ним, так что, может, он тоже свихнулся. Может, в этом и было все дело.

— За хренова Бога-Императора! — профыркал Игнац через остатки сломанных зубов.

Мгновение спустя второй дрон нырнул сержанту за спину, и грудь бойца взорвалась перегретым гейзером плоти и крови. Опустив взгляд на шипящую дыру в торсе, Кабеса нахмурился, прикинув, что через неё может проползти взрослый трясинный змей. Просто чудо, что его туловище и все прочее ещё держались на своих местах.

Но это продлилось недолго.

Пока труп Игнаца складывался наподобие карточного домика, в котором вырезали всю семью, мимо пронесся ещё один дрон, нацелившийся на Айверсона. Превозмогая внезапный прилив мучительной боли в изуродованной руке, комиссар поднялся на колени. Лазпистолет куда-то исчез, потерянный при падении. Выстрелы из него, конечно, не остановили бы машину, но Хольт смог бы бросить ей вызов. Разве Бирс не говорил ему, что только непреклонность имеет значение при последнем подведении итогов?

Но разве он не разуверился в этом давным-давно?

А если перестал верить, то почему до сих пор сражался? Может быть, потому, что старик Натаниэль стоял на краю поляны, сложив руки за спиной в абсолютной парадной неподвижности, наблюдая за своим учеником и оценивая его до самого конца.

Пролетев мимо, дрон принялся описывать круги над комиссаром, щебеча и чирикая. Ещё два диска, спустившись на поляну, присоединились к его танцу. Казалось, что в большем количестве машины становились более внимательными и восприимчивыми, словно части коллективного разума, действующие вместе. Возможно, это было бредом, но Хольту померещилось, что в этом уме живет настоящая злоба. Комиссар уничтожил одну из его составляющих, и единое сознание жаждало отмщения. Поэтому дроны играли с Айверсоном, наслаждались его беспомощностью, попытками подняться, опираясь одной рукой на коралл, и насмехались над решимостью человека умереть стоя.

Хольт почти чувствовал их ненависть. Не поэтому ли Империум отверг подобные технологии? Разве не проповедовала Экклезиархия, что думающие машины ненавидят живых и неизбежно обращаются против своих создателей? Человечество давно уже убедилось в непогрешимости этой истины на собственном горьком опыте, но раса синекожих была молода и безрассудна. Возможно, в конечном итоге беспечность погубит их. Дроны продолжали описывать круги над Айверсоном, но он нашел успокоение в этой мысли.

Щебетание механизмов переросло в визг, и комиссар приготовился к смерти, но диски внезапно умолкли и неторопливо отлетели на несколько шагов. Хольту показалось, что они сделали это нехотя и сердито, словно злобные псы, которых хозяева оттащили за поводок от добычи. И, стоило отступить стае, как появились её повелители.

Низко пригнувшись, они вышли из-за деревьев, оглядывая поляну вдоль стволов коротких карабинов, прижимаясь к кораллу с впитавшимся в кости недоверием к открытой местности. Их было пятеро, все в легкой броне с крапчато-черными нагрудниками и прорезиненных поддоспешниках. Длинные шлемы сводами возвышались над головами солдат, придавая им отдаленную схожесть с какими-то ракообразными. Ещё более странным их облик делали кристаллические сенсоры, встроенные в совершенно гладкие лицевые пластины. Комиссар мгновенно опознал пришельцев: следопыты, разведчики расы тау.

Несмотря на сутулость, воины двигались быстро и ловко; рассредоточившись, они окружили Хольта с идеальной координацией охотников, связанных крепкими узами. Снова поскользнувшись на коралле, Айверсон решил забыть о самоуважении и встретил ксеносов на коленях. Боковым зрением он видел мелькавшего поблизости Бирса, который требовал от своего протеже бросить в лицо врагу язвительные последние слова, но комиссару нечего было сказать. Внимательно посмотрев на следопытов, он заметил, что один из солдат довольно сильно отличается от остальных — ниже ростом, более стройный, какая-то странная посадка плеч. И ещё копытца…

Айверсон прищурился, испытав внезапное озарение: странный воин был единственным настоящим тау.

Все остальные под этой омерзительной ксеноброней — люди!

Одинокий чужак выступил вперед и присел на корточки, опустив безразличные кристаллические линзы на один уровень с лицом Хольта. По центру шлема проходила размашистая багровая полоса, знак различия командира отряда, но человека привлекла иная отметина — глубокая трещина от свода до подбородка лицевой пластины. Пробоину залатали, но неровный шрам, вне всяких сомнений, был оставлен цепным мечом Комиссариата.

— Твое лицо, — выдохнул Айверсон. — Покажи мне.

В ответ на этот призыв воин недоуменно наклонил голову.

— Или ты боишься?

— Будьте осторожны, шас’уи, — произнес один из предателей голосом, который удивительно четко звучал из-под закрытого шлема. — Этот из касты комиссаров, он не сдастся, даже будучи раненым.

Заученная церемонность слов изменника показалась Хольту отвратительной, а особенно его возмутило глубокое почтение, с которым солдат произнес звание ксеноса, «шас’уи». Эти предатели были не просто наемниками или трусами, ищущими путь к спасению. Нет, они искренне верили, что поступили правильно.

Шас’уи ещё какое-то время изучал Айверсона, а затем начал целую процедуру снятия шлема. Ловкими четырехпалыми руками чужак отсоединил кабель питания, быстрыми щелчками расстегнул последовательность креплений. Всё это время скопление кристаллических глаз неотрывно следило за комиссаром, не сдвигаясь ни на йоту до тех пор, пока враг не стянул шлем и не открыл лицо.

Даже для ксеноса