сказал Марк, — он просил меня приехать?
— Он умирает. И теперь вы боитесь его видеть?
— Нет, — сказал Марк. — Но он просил меня приехать?
— Нет, и это самое плохое! Зачем вы довели его до такого состояния? Что вы ему сделали?
— Ничего. Я здесь ни в чем не повинен.
— О, я понимаю! — сказала она. — Все дело в вашей гордости, в вашей глупой гордости.
— Моя глупая гордость здесь ни при чем, — сказал Марк. — Боюсь, что он сам теперь не может меня видеть.
— Марк, — сказала она, — что бы ни произошло между вами, я умоляю вас поехать к нему!
— Нет, я не поеду. Я понимаю ваши чувства. Ведь я его любил. А вы…
Марку хотелось сказать: «А вы тоже не смогли устоять перед его обаянием. Даже вы, женщина, как какой-нибудь Кавайя, поддались тонкому обаянию этого немощного старика!» Но он сказал только:
— А вы и теперь его любите.
Она была очень бледна и подавлена. Запахивая воротник мехового манто, она сказала:
— Почему вы его ненавидите? Что вам сделал этот несчастный человек? Вы знаете, зачем он поехал к Драпье вчера вечером, почему он унизился до того, что попросил Драпье принять его? Знаете, почему?
— Да, прекрасно знаю.
— Вы можете мне это сказать?
— Да. Но предпочту не говорить.
— Тогда я вам это скажу. Брюннер сообщил ему, что вам собираются дать какие-то гроши, и он поехал сказать Драпье, что это было бы позором для банка и что если Драпье не выплатит вам приличного вознаграждения, то он, Женер, сам это сделает.
— Из своих собственных средств?
— Да.
— Не думаю, что бы он это сделал.
— За эти слова, Этьен, вас мало убить! В последний раз спрашиваю, вы поедете?
— Нет, — сказал Марк.
— Я вам этого никогда не прощу!
— Я знаю, — сказал Марк. — Но я себе никогда не простил бы, если бы поехал к нему.
Он подошел к Кристине, ожидавшей его поодаль, и сказал:
— Это была мадам Женер.
— Я знаю, вы ведь уже сказали.
— А! — проронил он с отсутствующим видом, вне себя от ярости.
Он сказал ей, что, по словам Бетти, Женер умирает, но что, может быть, это и не так, — он не желает больше верить чему бы то ни было, коль скоро это исходит от Женера.
Он сказал ей, что она должна его понять, хотя ему даже неловко теперь говорить ей это: ему нужно поразмыслить, два-три дня побыть одному, и он сейчас же уезжает в Немур. Она не сделала никаких возражений, только спросила, когда он думает вернуться. Он сказал сначала — в пятницу, потом — в четверг, в четверг вечером.
— Примерно в котором часу?
— Часов в пять, может быть, немного раньше.
— Я буду дома, — сказала она и подставила ему губы для поцелуя.
Когда он подъезжал к лесу Фонтенбло, поднялся легкий туман, в воздухе потянуло сыростью, и даль подернулась серой осенней дымкой, как это иногда бывает весной. В Немуре он будет до четверга размышлять, то есть грезить наяву в своей комнате, да каждый вечер около пяти часов совершать прогулку к старому каменному мосту, чтобы купить «Монд», которая приходит в пять. Потом он вернется в Париж на похороны Женера. Ему навстречу пронесся мотороллер. Он подумал о лете, о каникулах, о славных парочках, которые ездят на мотороллерах по лесу Фонтенбло. Газеты в миллионах экземпляров воспроизводили фотографию одной такой пары. Девушка была в крестьянской юбке и в крестьянской косынке, парень — в замшевой куртке, и оба улыбались Жизни. Это была прекрасная реклама. Людям приятно видеть Жизнь в образе этой милой пары, которая будет глядеть на них с приемника или пылесоса, отличного приемника или пылесоса, купленного в рассрочку с небольшой надбавкой в 9,87 процента. Марк хорошо знал условия продажи в кредит. Он изучал их всего лишь месяц назад. Известного рода приятный взгляд на жизнь — вот, быть может, и все, что он потерял. А это была не такая уж ценность. Он вступил в новый этап жизни и находился в общем и целом в гораздо лучшем положении, чем думал, учитывая, что у него было около трех миллионов франков. Учитывая также, что ему было только тридцать шесть лет. Учитывая, наконец, любовь Кристины. Как бы ни хотелось ему смягчить горечь полученного им урока, он не забудет этот день. Он уже не будет так входить в побуждения людей, а станет судить о них прежде всего по их делам. Быть может, потому, что в его жизнь вошла Кристина и сделала для него, решилась сделать то, на что у него самого, пожалуй, не хватило бы мужества, ибо хотя он и подшучивал над советом, хотя он и говорил, что совет — пустое место, в нем прочно сидели старые представления и бросить вызов совету казалось ему чем-то невообразимым, чуть ли не безумным, ему без труда удавалось снова смотреть на себя, как на человека, у которого все впереди. И хотя Марк не забывал о том, что для финансового мира он конченый человек, он чувствовал себя вполне способным действовать так, как будто он об этом забыл, многому научившись за один день и сохранив еще достаточно сил для того, чтобы преодолеть в себе самом ту смесь робости, восторженности и наивности, которую почему-то считают добродетелью.
Когда он подъезжал к лесу Фонтенбло, поднялся легкий туман, в воздухе потянуло сыростью, и даль подернулась серой осенней дымкой, как это иногда бывает весной. В Немуре он будет до четверга размышлять, то есть грезить наяву в своей комнате, да каждый вечер около пяти часов совершать прогулку к старому каменному мосту, чтобы купить «Монд», которая приходит в пять. Потом он вернется в Париж на похороны Женера. Ему навстречу пронесся мотороллер. Он подумал о лете, о каникулах, о славных парочках, которые ездят на мотороллерах по лесу Фонтенбло. Газеты в миллионах экземпляров воспроизводили фотографию одной такой пары. Девушка была в крестьянской юбке и в крестьянской косынке, парень — в замшевой куртке, и оба улыбались Жизни. Это была прекрасная реклама. Людям приятно видеть Жизнь в образе этой милой пары, которая будет глядеть на них с приемника или пылесоса, отличного приемника или пылесоса, купленного в рассрочку с небольшой надбавкой в 9,87 процента. Марк хорошо знал условия продажи в кредит. Он изучал их всего лишь месяц назад. Известного рода приятный взгляд на жизнь — вот, быть может, и все, что он потерял. А это была не такая уж ценность. Он вступил в новый этап жизни и находился в общем и целом в гораздо лучшем положении, чем думал, учитывая, что у него было около трех миллионов франков. Учитывая также, что ему было только тридцать шесть лет. Учитывая, наконец, любовь Кристины. Как бы ни хотелось ему смягчить горечь полученного им урока, он не забудет этот день. Он уже не будет так входить в побуждения людей, а станет судить о них прежде всего по их делам. Быть может, потому, что в его жизнь вошла Кристина и сделала для него, решилась сделать то, на что у него самого, пожалуй, не хватило бы мужества, ибо хотя он и подшучивал над советом, хотя он и говорил, что совет — пустое место, в нем прочно сидели старые представления и бросить вызов совету казалось ему чем-то невообразимым, чуть ли не безумным, ему без труда удавалось снова смотреть на себя, как на человека, у которого все впереди. И хотя Марк не забывал о том, что для финансового мира он конченый человек, он чувствовал себя вполне способным действовать так, как будто он об этом забыл, многому научившись за один день и сохранив еще достаточно сил для того, чтобы преодолеть в себе самом ту смесь робости, восторженности и наивности, которую почему-то считают добродетелью.