пригодилось, — сказал Джимми.
Сопровождаемый полковником, он пошел из комнаты в комнату и увидел в одной коллекцию маленьких китайских ваз.
— А это откуда? — поинтересовался он.
— У меня был один дальний родственник, — объяснил полковник. — Умирая, он оставил эту коллекцию моему отцу, но я не сказал бы, что она меня очень привлекает. Я предпочитаю картины.
— Так же, как и я, — согласился Джимми. Когда они возвратились в Кингз-Кип, он показал Никель три китайских вазы.
— Эта — династии Мин, эта — Сун, а последняя — Чин, — сказал он.
— Они очень… дорогие? — спросила Николь.
— Они уникальны! Бесценны! — ответил Джимми.
— И… Ты их… украл, — затаив дыхание, пробормотала Николь.
— У человека, который их не ценит, а значит, не имеет права обладать такими сокровищами! — возразил Джимми.
— Но… если полковник заметит, что они… пропали?
— Крайне маловероятно, — ответил Джимми. — Его интересуют только картины, и я был бы весьма удивлен, узнав, что он когда-нибудь пересчитывал эти вазы.
Бесполезно было говорить, что она думает по этому поводу.
На следующий день Джимми отправился в Лондон и вернулся, приплясывая от восторга: какой-то знаток восточной керамики заплатил за вазы сумму, о которой трудно было даже мечтать.
— Он говорил, что никогда не надеялся на такую удачу, и все твердил, что эти экземпляры — единственные в своем роде, — хвастался Джимми.
— И он… Не собирается их… перепродать? — с тревогой спросила Николь.
— К счастью, нет. Он хочет оставить их себе.
Николь вздохнула с облегчением.
Она боялась, что, если вазы попадут на какой-нибудь аукцион, об этом напишут в газетах, и полковник подумает, что они подозрительно похожи на те, что есть у него.
Николь всю ночь пролежала без сна, тревожась об этом.
Но в конце года Джимми повез ее к очередному родственнику.
Только однажды они ушли с пустыми руками — и то оттого лишь, что Джимми не нашел в доме ничего, что действительно стоило взять. Николь была вынуждена признать, что после ремонта Кингз-Кип засверкал словно драгоценный камень. Древняя кладка из розового кирпича была отреставрирована. Окна и двери покрашены. Потом Джимми начал одну за другой восстанавливать убранство комнат. С каждым днем дом становился все прекраснее. Но у Николь каждый раз замирало сердце, когда очередной посетитель начинал восхищаться Кингз-Кип. Она боялась, что рано или поздно люди зададутся вопросом, на какие средства все это делается. И вот сегодня, приехав домой, она ждала Джимми, который должен был вернуться приблизительно через час. Он уехал в Лондон, чтобы продать картину, которую украл во время последнего визита. Лорд Мерсей, их дальний родственник, был вдовцом. У него не было детей — однако, по словам Джимми, он был довольно прижимист. Это означало, как понимала Николь, что в свое время он отказался дать Джимми денег. Лорд Мерсей был урожденный Танкомб. Он стал пэром после того, как сделал выдающуюся карьеру в суде и был назначен членом Палаты Лордов по рассмотрению апелляций. Картина была довольно велика. Когда Джимми поздно вечером внес ее в спальню сестры, Николь воскликнула: — Но… Ты же не можешь ее… забрать! Она такая большая, что ее пропажу сразу заметят! — Это Дюге, семнадцатый век. Французские художники, которые учились в Италии, сегодня в цене, — твердо сказал Джимми. — Где ты ее нашел? — В Большом Зале, который используется только для крупных приемов. — Но… Слуги все равно обратят внимание… — с сомнением сказала Николь. Джимми улыбнулся. — Ты недооцениваешь меня, моя дорогая сестренка! Я заменил картину олеографией, которая, я уверен, понравится им куда больше! Николь затаила дыхание. — И она… Того же размера? — Почти! Я нашел ее в коридоре на верхнем этаже, где никто не заметит ее отсутствия! Джимми достал носовой платок и осторожно смахнул с картины пыль. — Она даст нам новые шторы в гостиную, — прошептал он, — и позволит нанять еще одного садовника. По его тону Николь поняла: спорить бесполезно. И Джимми был похож на влюбленного. Ради Кингз-Кип он готов был на все. Он принес картину к Николь, потому что ее сундучок был уже наполовину уложен. Наутро они собирались уехать. — У меня так мало вещей, — сказал Джимми, — что камердинер заметит, если я понесу ее вместе с остальными. — Я не хочу, чтобы она была у меня! — торопливо воскликнула Николь. Но еще не успев договорить, она поняла, что Джимми не убедишь. Он открыл сундучок, вынул платья, которые горничная уже аккуратно сложила, и спрятал картину на самое дно. Потом Джимми сунул платья назад. — Теперь укладывай остальное, — велел он, — и позаботься, чтобы горничная не стала тут рыться, в последнюю минуту запихивая то, что ты позабыла. Всю ночь Николь не могла уснуть. Она была очень испугана. Но, когда они уезжали, никто не заподозрил, что с ними уезжает картина. Джимми забрал полотно в Лондон. Николь твердила себе, что ей совершенно все равно, сколько он выручит на сей раз, — и все же сгорала от нетерпения поскорее это узнать. Услышав стук колес перед домом, она не стала ждать Баттера. Их дворецкий страдал ревматизмом и ходил очень медленно. Николь сама открыла дверь. Джимми вышел из экипажа, и по его лицу было видно, что все прошло как нельзя лучше. — Ты вернулся, Джимми! О, слава Богу! — воскликнула Николь. Он наклонился, чтобы поцеловать сестру в щеку, а потом сказал: — Да, я вернулся и привез с собой невероятные новости! Джимми вошел в дом. Баттер, с опозданием приковылявший из кухни, взял его вещи. — Что случилось? — заговорщицким тоном спросила Николь, когда они вошли в гостиную. — Много всего, — ответил Джимми. — Во-первых, я получил за картину тысячу гиней! Николь задохнулась от удивления. — Так много? — А во-вторых, и это более важно, — продолжал ее брат, — в следующую пятницу мы приглашены к маркизу Риджмонту. — К маркизу… Риджмонту? — повторила Николь. Она никогда раньше не слышала о таком. — У него самое большее собрание живописи в стране, — пояснил Джимми. — И именно он купил у меня Дюге. Николь нервно сжала ладони. — Ты… абсолютно уверен, — шепотом спросила она, — что он ничего не подозревает? — Нет-нет, конечно же, нет, — ответил Джимми. — Да и с чего ему подозревать? Я же сказал тебе, где была эта картина. О ней никто не знает. Николь вздрогнула. Она считала, что Джимми совершает большую ошибку, связываясь с коллекционерами. Эти люди были отлично осведомлены и 6 самих картинах, и о том, кому они принадлежат. Николь не раз слышала разговоры отца с теми его друзьями, кто хорошо
Только однажды они ушли с пустыми руками — и то оттого лишь, что Джимми не нашел в доме ничего, что действительно стоило взять. Николь была вынуждена признать, что после ремонта Кингз-Кип засверкал словно драгоценный камень. Древняя кладка из розового кирпича была отреставрирована. Окна и двери покрашены. Потом Джимми начал одну за другой восстанавливать убранство комнат. С каждым днем дом становился все прекраснее. Но у Николь каждый раз замирало сердце, когда очередной посетитель начинал восхищаться Кингз-Кип. Она боялась, что рано или поздно люди зададутся вопросом, на какие средства все это делается. И вот сегодня, приехав домой, она ждала Джимми, который должен был вернуться приблизительно через час. Он уехал в Лондон, чтобы продать картину, которую украл во время последнего визита. Лорд Мерсей, их дальний родственник, был вдовцом. У него не было детей — однако, по словам Джимми, он был довольно прижимист. Это означало, как понимала Николь, что в свое время он отказался дать Джимми денег. Лорд Мерсей был урожденный Танкомб. Он стал пэром после того, как сделал выдающуюся карьеру в суде и был назначен членом Палаты Лордов по рассмотрению апелляций. Картина была довольно велика. Когда Джимми поздно вечером внес ее в спальню сестры, Николь воскликнула: — Но… Ты же не можешь ее… забрать! Она такая большая, что ее пропажу сразу заметят! — Это Дюге, семнадцатый век. Французские художники, которые учились в Италии, сегодня в цене, — твердо сказал Джимми. — Где ты ее нашел? — В Большом Зале, который используется только для крупных приемов. — Но… Слуги все равно обратят внимание… — с сомнением сказала Николь. Джимми улыбнулся. — Ты недооцениваешь меня, моя дорогая сестренка! Я заменил картину олеографией, которая, я уверен, понравится им куда больше! Николь затаила дыхание. — И она… Того же размера? — Почти! Я нашел ее в коридоре на верхнем этаже, где никто не заметит ее отсутствия! Джимми достал носовой платок и осторожно смахнул с картины пыль. — Она даст нам новые шторы в гостиную, — прошептал он, — и позволит нанять еще одного садовника. По его тону Николь поняла: спорить бесполезно. И Джимми был похож на влюбленного. Ради Кингз-Кип он готов был на все. Он принес картину к Николь, потому что ее сундучок был уже наполовину уложен. Наутро они собирались уехать. — У меня так мало вещей, — сказал Джимми, — что камердинер заметит, если я понесу ее вместе с остальными. — Я не хочу, чтобы она была у меня! — торопливо воскликнула Николь. Но еще не успев договорить, она поняла, что Джимми не убедишь. Он открыл сундучок, вынул платья, которые горничная уже аккуратно сложила, и спрятал картину на самое дно. Потом Джимми сунул платья назад. — Теперь укладывай остальное, — велел он, — и позаботься, чтобы горничная не стала тут рыться, в последнюю минуту запихивая то, что ты позабыла. Всю ночь Николь не могла уснуть. Она была очень испугана. Но, когда они уезжали, никто не заподозрил, что с ними уезжает картина. Джимми забрал полотно в Лондон. Николь твердила себе, что ей совершенно все равно, сколько он выручит на сей раз, — и все же сгорала от нетерпения поскорее это узнать. Услышав стук колес перед домом, она не стала ждать Баттера. Их дворецкий страдал ревматизмом и ходил очень медленно. Николь сама открыла дверь. Джимми вышел из экипажа, и по его лицу было видно, что все прошло как нельзя лучше. — Ты вернулся, Джимми! О, слава Богу! — воскликнула Николь. Он наклонился, чтобы поцеловать сестру в щеку, а потом сказал: — Да, я вернулся и привез с собой невероятные новости! Джимми вошел в дом. Баттер, с опозданием приковылявший из кухни, взял его вещи. — Что случилось? — заговорщицким тоном спросила Николь, когда они вошли в гостиную. — Много всего, — ответил Джимми. — Во-первых, я получил за картину тысячу гиней! Николь задохнулась от удивления. — Так много? — А во-вторых, и это более важно, — продолжал ее брат, — в следующую пятницу мы приглашены к маркизу Риджмонту. — К маркизу… Риджмонту? — повторила Николь. Она никогда раньше не слышала о таком. — У него самое большее собрание живописи в стране, — пояснил Джимми. — И именно он купил у меня Дюге. Николь нервно сжала ладони. — Ты… абсолютно уверен, — шепотом спросила она, — что он ничего не подозревает? — Нет-нет, конечно же, нет, — ответил Джимми. — Да и с чего ему подозревать? Я же сказал тебе, где была эта картина. О ней никто не знает. Николь вздрогнула. Она считала, что Джимми совершает большую ошибку, связываясь с коллекционерами. Эти люди были отлично осведомлены и 6 самих картинах, и о том, кому они принадлежат. Николь не раз слышала разговоры отца с теми его друзьями, кто хорошо