день сбежал! — Кречетов какое-то время молчит, опустив голову, и, как школьник, перекатывает ногой камешки. И вдруг его глаза впиваются в меня. — Отец твой жив, ты жив, твоя мать жива. Она тебе еще и братьев нарожала. А живы ли мои дочки, жена, я не знаю! Чудно! Вас я нашел, а свою семью нет! — Иван Борисович опять замолкает. Глаза его гаснут, широкие плечи опускаются, и весь он как бы сникает. — Ты, Волк, не один, а я совсем один, — чуть слышно шепчет Кречетов. Зрачки его становятся почти белыми. — Что, шкет, молчишь? А тебе и сказать-то нечего. Я играю с тобой, играю! Я выбираю время, момент, чтобы сделать твоему отцу особенно больно.

Мне страшно. Я знаю, чем кончаются такие толковища, а Иван Борисович все больше распаляется. Он уже кричит:

— Твой отец определил мою судьбу, а я — твою! Ты — почище меня! — И вдруг переходит на шепот: — Ты воровскую академию закончил! Отец после твоей смерти будет тобой гордиться, — иезуитски улыбается он.

Я держусь все время начеку. В миг, когда у Кречетова из рукава пальто выскакивает лезвие ножа, я молниеносно складываюсь и качусь с обрыва.

Я уже скачу по грязным льдинам, когда раздаются два выстрела подряд. Падая плашмя на лед, я выдергиваю из-за пояса свой браунинг системы Коровина. Иметь такой браунинг считается шиком. Я имею такой. Тщательно прицелившись в Ивана Борисовича, я стреляю и, вскочив, бегу, перепрыгивая со льдины на льдину. Берег уже совсем близко, но я оказываюсь в воде из-за неудачного прыжка. Браунинг, скользнув по льду, булькает в воду.

На противоположном берегу никого не видно. Обдирая пальцы в кровь, я пытаюсь вползти на льдину, но безуспешно. Меня тянут вниз зимнее пальто и сапоги. Сбросить их — нет сил. Я уже не чувствую своих пальцев. Застывает не только тело, застывают глаза, сам мозг. Все реальное исчезает — оба берега реки, деревья на них, грязные льдины, все делается прозрачным…

Вдруг появляется огромный огненный шар. Он вращается. Пламя, оставляемое им, свивается в бесконечную спираль. Приближаясь ко мне, шар становится все меньше и меньше и вдруг впивается мне в лоб между бровями. Я выливаюсь в пламя. Я во вселенной. Я сам — вселенная. Вращаясь, я раскидываю огонь, рассыпаю искры, и они свиваются за мной в бесконечную спираль. Я лечу все быстрее и быстрее. Все вокруг меня ускоряется и ускоряется, пока в конце концов не сливается в серое марево. Это длится очень долго, а может, и коротко…

Свет ослепляет меня. Я глубоко вздыхаю, прищуриваюсь и открываю глаза. Прямо надо мной склонилась веснушчатая рыжеволосая девушка.

— Неплохо! — произносит она, улыбаясь. Стоящий за ней высокий парень в телогрейке тоже улыбается и говорит быстро-быстро:

— Ты еще тот типчик! Как стрельнул по тем, что на кладбище, и в воду. Милиции, солдат набежало, что на том, что на этом берегу, а тебя и не заметили. И как ты подо льдинами до берега доплыл? Типчик ты! Мы когда тебя приметили, думали, мертвый, а когда посмотрели — живой. Пистолет твой искали, — не нашли.

— Не было пистолета. Мне пора. Спасибо, — говорю я. И вдруг ощущаю, что лежу под одеялом совершенно голый, а на голове у меня женский шерстяной платок.

— Ой, хлопчик! — волнуется рыжая. — Одежу твою я сушить у печки развесила. Мы тебя водкой растерли. А пистолета у тебя точно не было. Лежи, пока одежа высохнет.

— Нет, мне пора, — твердо отвечаю я и сажусь спиной к стене.

— Ну, гляди, коли так, — соглашается девушка и подает мне почти мокрую одежду.

Я одеваюсь, благодарю своих спасителей и ухожу. Все, кого я встречаю по дороге домой, спешат по своим делам и не обращают на меня никакого внимания. Даже на родной Можайке, где народу полно, мной никто не интересуется. Я сворачиваю в свой двор и подхожу к подъезду. Левой рукой, чтобы, если потребуется, врезать правой, резко распахиваю дверь и бегу на свой третий этаж. Войдя в квартиру, я закрываю дверь на засов и облегченно вздыхаю. Это еще не все, но худшая часть, где я подвергался максимальному риску, осталась позади!

— Мне сообщили на работу, что ты убил человека! — слышу я за спиной возбужденный голос отца. — Тебя разыскивает милиция! Где оружие?

— Да, убил! — зло отвечаю я, проходя в комнату и падая в изнеможении на диван. — С плывущей льдины сделать это было не легко. А оружие булькнуло в реку.

Отец сидит за столом, положив перед собой руки. Я гляжу ему прямо в глаза.

— Ты убил опасного преступника. — Его указательный палец резко протягивается в мою сторону, будто пронизывает воздух перед собой. — Понятно?! — подчеркивает он. — Спрашивать с тебя буду потом, а сейчас быстро переодевайся. Под аркой ждет машина. Тебя отвезут в Шарлино.

Глава II

У машины меня встречает солдат.

— Ну, ты Гена? — спрашивает он меня.

— Да, — отвечаю я.

— Я повезу тебя, — говорит он. — Ну, меня звать Никита.

Я сажусь на заднее сиденье. Мы трогаемся, я закрываю глаза и вроде бы дремлю.

— Ген, — обращается вдруг ко мне боец, — а у вас танцы бывают?

— Бывают, — лениво отвечаю я.

— А как? Ну, вот у нас в деревне или под патефон, или под гармошку, — объясняет Никита.

— У нас под радиолу, — буркаю я и замолкаю.

— Ну, чего ты, расскажи, как вы вечера проводите, с девчонками встречаетесь, — не унимается боец, — жалко, что ли?

— Ты видел — наш двор ограждают три дома, стоящие буквой «П», и детская больница. Получается квадрат, — начинаю я говорить, понимая, что мне не отвязаться от назойливого солдата. — Слева в углу котельная и там площадка. Пар пятьдесят на ней помещаются. Включаем радиолу и танцуем. Во дворе у нас турник, брусья, штанга, кольца, канат. Мы даже соревнуемся между дворами по боксу, борьбе, бегу. Когда старшие ребята соревнуются, не очень интересно, а когда пацаны!.. Они так увлекаются, столько в них азарта!

— Ты тоже выступаешь? — интересуется Никита.

— У меня с братьями есть коронный номер. Он называется акробатический этюд. Знаешь, каким успехом пользуется! Мы спорт любим. Все на стадионе «Динамо» занимаемся. Я — гимнастикой, Валера — акробатикой. Володя пока что в группе общего развития. Он родился с пороком сердца. Вроде бы сейчас у него все нормализуется. Хочет идти в секцию бокса.

И потом танцуем мы не всегда под радиолу. У нас есть свой оркестр. Я в нем играю на гитаре и пою. Нашим девчонкам даже больше под оркестр нравится танцевать. Нас приглашают играть в чайную у Дорогомиловского рынка. Неплохо платят.

— Ну, здорово! — восхищается солдат. — Свой оркестр. А кто у вас вообще всем этим заправляет?

— Как заправляет? — переспрашиваю я. — Руководит, что ли? Никто, сами. А еще мы тренируемся в стрельбе, — говорю я и осекаюсь.