излишком на нескольких человек. Так нет же: чоукидар должен еще охранять ночью селение и немалый отрезок железной дороги. А чем охранять? Столетней винтовкой, которая более опасна для стрелка, чем для злодея или зверя?.. Да разве Джоши принадлежит к касте кшатриев, воинов? Нет, он брахман, представитель наивысшей касты! Ему приличествует только "вершить шесть брахманских дел" — "читать и приказывать читать, приносить жертву и других привлекать к этому, давать милостыню и принимать ее".

Так ворчит себе под нос старый чоукидар. Он и сам не поймет, как случилось, что ему, брахману, может приказывать — а то и дать оплеуху! — кто-нибудь из кшатриев или даже из касты вайшьев — купцов, а живет он, Джоши, не лучше плохонького ремесленника из наинизшей касты шудра… А ведь когда-то даже сам великий магараджа не имел бы права жениться на дочери Джоши: князья и цари принадлежат к касте воинов — куда им до брахманов! Но если и было такое, то, наверное, очень давно. Во всяком случае, старому Джоши горько достается кусок хлеба. А вот получить взбучку можно очень легко: застанут господа, что едут на автомашине, Джоши спящим — горя не оберешься…

Джоши обвел взглядом селение. Залитое лунным светом, оно казалось умиротворенным и красивым. Тихо-тихо вокруг, лишь изредка послышится детский плач, да негромкое сопение привязанного к дереву слона. Даже шакалы умолкли в этот поздний час.

Автомашина выскочила на пригорок. Лучи фар скользнули по верхушкам деревьев. Значит, минут через десять она будет здесь. Кто же это едет?.. Не пронюхали ли Случайно англичане, что в Навабгандже собралось столько посторонних людей?

Джоши поплелся к рощице, видневшейся чуть в стороне от въезда в село. Собственно, это была не рощица, А одно дерево — баньян. Его ветви выпускают воздушные корни, которые врастают в землю и дают толстые и крепкие подпорки. Со временем баньян разрастается так, что под ним может расположиться полк солдат.

До чуткого уха Джоши еще издали долетели вздохи и храп усталых людей, в нос ударил тошнотворный смрад гниющего мяса.

— Э, нехорошо, нехорошо! — пробормотал чоукидар. Он вошел под крону баньяна и прикоснулся к одному из спящих прикладом винтовки: — Эй, если не хочешь побеседовать с сагибами из садара — не храпи!

Джоши сказал совсем негромко, но люди, которых под деревом было немало, начали подниматься с мест. Некоторые бросились наутек.

— Полиция!.. Полиция!.. Сагибы из садара!.. — слышалось отовсюду.

— Тихо! — прикрикнул старый Джоши. — Ни с места! Слышите машина!.. Я не знаю, кто едет, но сидите молча. Можете спать, только не храпите, как свиньи в грязи.

— Джоши… — донесся чей-то робкий шепот. — А может, это раджа Сатиапал?

— Раджа Сатиапал приедет сюда завтра, ровно в восемь утра! — торжественно ответил Джоши.

— А он действительно приедет? — зашептал кто-то горячо.

— Приедет.

— А если у меня руки и ноги целые, а вот раны не заживают?

Джоши отвернулся и пошел молча. На пристававшего с вопросами зацыкали со всех сторон, но он тянулся вслед за чоукидаром, ловил его руку и тискал в нее монету:

— Сагиб, вы замолвите за меня словцо?.. Сагиб, я дам еще две рупии…

Джоши оттолкнул его, пошел на дорогу.

Хорошо, что было темно. Под баньяном собралось несколько сот безногих, безруких, покрытых ранами и язвами, слепых и глухих — поодиночке они вызывали жалость, а в массе — страх и отвращение. Их пригнала сюда надежда на спасение, непреодолимая жажда жизни.

Один раз в год, в первый день Азарха, — то есть первого июня, когда начинается период дождей, — точно в восемь утра к этому дереву приезжал раджа Сатиапал. Он выбирал из нескольких сотен калек лишь четырех: слепого, безрукого, безногого, да с незаживающими ранами. Это было спасением для несчастных. Они возвращались в месяце "хариф", то есть в октябре, ко времени сбора первого урожая, совсем здоровыми. Слепые прозревали. У калек вырастали руки и ноги. У истерзанных заживали раны.

Напрасно было расспрашивать исцеленных, как лечил их раджа Сатиапал. Скованные страшными обетами, они лишь повторяли: "Пусть боги дадут ему тысячу лет жизни!".

Все исцеленные немедленно уезжали в другие места, — Сатиапал давал им немного денег на новое хозяйство. Их следы терялись навсегда. Но оставалась громкая слава знаменитого врача и самый суровый приказ: ни один из европейцев не должен знать про лекарства Сатиапала, так как они сразу утратят свою силу. И люди молчали. Кто знает, не придется ли еще когда-нибудь ползти под заветный баньян?..

Молчит и старый Джоши. Лишь он — первый из пациентов раджи Сатиапала — никуда не выехал из своего села. Сатиапал ему верит. Верит и он Сатиапалу. Даже не верит, нет, — обожествляет! Если бы Сатиапалу понадобилась его кровь- он бы отдал ее до последней капли. Ведь раджа вернул ему жизнь, сшил его, истерзанного тигром, вернул зрение угасшим очам.

Многое увидел Джоши в имении раджи. Кое о чем и вспоминать не следует. Но забыть старику всего не удается. Перед глазами непременно встает длинный металлический сундук, который несли четверо хмурых служителей Сатиапала. Один из служителей споткнулся, сундук упал, раскрылся. Из него плеснула синяя жидкость и вывалился мертвец. Да, мертвец! Не сожженный до заката солнца, как велит закон, а утопленный в какой-то вонючей жидкости. Хвала богам, то был не индус, а европеец со светлыми, рыжеватыми волосами.

Вспомнил про это старый Джоши, и у него мурашки побежали по спине. Скорей бы машина подъезжала, что ли!

А она, как назло, медленно ползла через гать, объезжая колдобины. Джоши поспешил ей навстречу.

— Кто? — закричал он, придав голосу суровость, достойную сельского чоукидара.

— Джоши, это я, — послышался знакомый голос. — Подбрось-ка, дружище, бревнышко в канаву, а то как бы я не завяз.

— Рами?!.. Что случилось?!

Это был давнишний приятель старика — шофер раджи Сатиапала. Его появление в поздний час настораживало и пугало.

— Горе, Джоши. Умирает рани.

— Рани Мария? Ты шутишь, Рами! У человека, который у самого Шивы отобрал право на жизнь и смерть, умирает жена?!

— Да, Джоши. Покажи-ка, пожалуйста, где лагерь русских докторов. Раджа приказал привезти самого лучшего доктора.

— Хорошо, Рами, хорошо… — совершенно сбитый с толку старик стал на подножку автомобиля. — Влево… Вон туда, на пригорок.

Машина продвигалась очень медленно. Дороги в Индии неважные вообще, а возле Навабганджа — совсем плохие. Старенький фордик скрипел, переползая через выбоины.

— Далеко ли еще, Джоши?

— Да нет. Сразу же за плотиной.

— Пойдем пешком. Показывай, куда идти.

Рами